Солнце тоже явилось на праздник, и наш король с нами! Мы несем его на руках, королей всегда так носят, короли не покидают трона! Сплетем ему венец да дадим в руки скипетр! Всю дорогу они разговаривали, но это не мешало им продвигаться вперед. И вскоре показалась деревня, они увидали ее, оказавшись на последнем склоне, съежившуюся в ложбине, словно замерзший котенок.
Процессию там сразу заметили, сразу устремились навстречу ей люди. Впереди шла старая женщина. Несмотря на боль, покалеченная и сгорбленная от возраста, хромавшая, она все же обогнала остальных и, остановившись посреди дороги, спросила:
— Он с вами?
Они по-прежнему шли вперед. Было так шумно, что никто ее слов не слышал. Но они сразу узнали старую Маргерит, и о том, что она испрашивала у них, сразу догадались.
— Нет, — прокричали ей, — его не видели!
Они уже были в нескольких шагах от нее. Она всплеснула руками:
— Тогда зачем же все это… — Она закачала головой. — Зачем же я предала того, кто меня излечил, если сына не отыскали? — Затем, изменившись в голосе, протягивая руки, — Ах! Господи Боже! Они схватили его!
Она смотрела на него, смотрела, как его несут.
— Что он вам сделал плохого? — Кричала она, затем бросилась вперед, словно чтобы вырвать его из их рук.
Но ее уже оттолкнули. Было слышно, как она рыдает, затем все поглотил шум. Толпа быстро разрасталась, из толпы неслись крики, в ответ в колонне тоже кричали, и по-прежнему все смеялись:
— Мы привели короля! Чтите его, как подобает!
Из преграждавшей путь толпы вышла женщина. Плюнула ему в лицо. Подошла вторая и тоже плюнула.
Подошла третья.
Носильщики опустили его, он оставался в пределах их досягаемости, и подходили другие женщины и плевали ему в лицо.
Они добрались до первых домов, среди которых был дом Жозефа. Жозеф вышел, у него в руках была ветка терна, он со всей силы ударил человека по лицу, так что потекла кровь.
Они двигались по огибающей всю деревню дороге, миновали фонтан, поднялись выше, добрались до площади, где было полно народу. Свиты не стало, она далась с толпой. Казалось, меж крыш разлилась река, река из голов, что текла во все стороны. И словно вздыбившееся в ней бревно, удерживаемое вертикально силой потока, виднелся над ней человек с перепачканным лицом, по которому струились кровавые слезы.
Люди на площади, увидев, что его ведут, кричали:
— Что вы с ним сделаете?
— Отрежем голову.
— А до этого что будете делать?
— Вырвем ногти на руках и ногах, выколем глаза, отрежем язык, выжжем уши каленым железом…
— А что еще?
— Прибьем его гвоздями, как сову, к дверям риги.
— Да, прибьем его к дверям!
Девушки стояли на скамье возле липы, мальчишки забрались выше до самых окон церкви. Девушки хватались руками за голову, мальчишки наклонялись вперед, чтобы лучше видеть. Толпа вокруг пришла в движение, в центре которого крутился Браншю. Он согнулся, распрямился, опять согнулся, исчез. В этот момент сквозь толпу шли двое мужчин, у одного было что-то наподобие копья, у другого кузнечный молот. И после кружения возле Браншю толпа вдруг отхлынула, перед ними все расступались; вокруг Браншю, которого по-прежнему не было видно, образовалось кольцо.
Мужчина поднял копье. Прокричал:
— Так что, это правда?
Все отвечали:
— Разумеется, правда!
И копье обрушилось вниз, затем снова.
Кричали:
— Они уложат его на месте!..
— Не надо, — выкрикнул кто-то, — прибейте его живым!
Голоса подхватили:
— Прибейте его живым!
— Как сову!
— Как вестника тьмы!
Державший молот засмеялся во весь рот, но смеха не было слышно. Все по-прежнему пытались что-то разглядеть, но ничего не видели, только лишь что Браншю куда-то тащат. В стене церкви была дверь, выкрашенная в синий. Человек с молотом поднялся на плечи стоявшего рядом. Все увидели, как с земли подняли нечто наподобие тяжелого серого мешка и приставили к двери. Еще один мужчина забрался кому-то на плечи, держа в руке нож. Все замолкли. Мужчина взмахнул ножом, разрезал веревки на левой руке, затем на правой, голова Браншю висела поникшей. Они развели его руки в стороны, поднялся молот, чтобы вбить гвозди…
И тогда раздался смех. Никто больше не знал, что творится.
Люди едва успели увидеть, что Браншю поднял голову (в то же самое время его отпустили, мужчины с ножом и с молотом спрыгнули на землю), и уже площадь была пустая, улицы опустели, слышалось, как повсюду хлопают двери.
Ничего более, лишь раскатистый смех, после которого настала великая тишина.