Выбрать главу

Слышались голоса, это были те из харчевни, они распевали, спускаясь по улицам. Они колотили в двери, кричали: «Эй, там! Еще не решились? Вам что, нравится вот так подыхать? Достаточно лишь пойти с нами, чтобы стать такими счастливыми, какими и в прежней жизни никогда не были! От вас почти ничего не требуется, лишь перекреститься наоборот. Идите, Хозяин вам скажет: „Сделайте так!", вы сделаете. И вот вы уже порозовели и разжирели, как мы!»

Они и правда хорошо выглядели. Чуть отодвигали занавески: они были тут — мужчины, женщины, хорошо одетые, с округлыми формами, с толстыми губами, светящимися глазами, живым взором, они стучали в дверь и чаще всего она оставалась закрытой, но порой отворялась.

— Браво, — кричали они, — еще один! — И уводили с собой вновь прибывшего.

Амели услышала, что ее зовут. Это были те, с кем прежде она танцевала. Они знали, где она живет.

— Эй, Амели! Ты совсем нас позабыла? Почему ты больше нас не желаешь? Знаешь, теперь можно все, что захочешь. Все не так, как прежде. Давай, решайся, хватит дуться!..

Лежа на полу, она подняла голову и, опершись локтями, слушала. Отец и мать были в спальне. Отец лежал без сознания и едва дышал, мать тоже не пошевелилась. Амели попыталась встать, она помнила, что с тем, кто ее звал, она часто кружилась, они гуляли по тропкам в лунном свете, ходили в шале наверху, где воскресными вечерами все танцевали. Она разволновалась. Думала: «Что, если пойти? Он же там был». Еще недолго ее сердце металось, словно раскачивающееся на ветке яблоко, затем она решилась, поднялась на колени. Повернувшись к постели, увидела, что отец лежит без движения, мать, казалось, уснула. Голос снаружи звал. Она сделала усилие, встала на ноги. Повернулась к двери. Но она была женщиной, она не могла устоять и мимоходом взглянула в зеркало. Ей стало страшно при виде синяков под глазами. «Тем хуже, — сказала она себе, — он поймет», и лишь поправила волосы, голос все звал. Она сквозь кухню скользнула к двери, но оказалось, что дверь заперта. И пока она силилась открыть, обеими руками взявшись за большой ключ, заржавевший в замке, раздался крик (и звавший снаружи голос умолк). Крик, прорезавший пространство вокруг, тяжкую тишину комнат, где умирают от голода, крик: «Не ходи! Не ходи!» — он прозвучал вновь, сильнее, и опять: «Не ходи! Не ходи!», затем он стих и послышался шум от идущих по полу босых ног. Она по-прежнему пыталась открыть, ключ не поворачивался. Мать успела подойти.

Она была в одной рубахе, она так исхудала, что кожа на подбородке свисала, как тряпка.

Она взяла дочь за плечи:

— Амели, прошу тебя, ты ведь знаешь, кто тебя там поджидает. Подумай о мучениях, что настанут, когда вокруг будет огонь и сера, те мучения длятся вечно…

Резким движением Амели избавилась от объятий и связь плоти и плоти была разорвана, ключ в замке заскрипел. Мать повалилась на пол, Амели живо отодвинула затвор, чувствуя, что ее держат за ноги. Она повернулась и твердой рукой дважды ударила по лицу матери с разметавшимися седыми волосами, голос снаружи говорил: «Открыли, вот и она… Иди же скорее, моя миленькая. Увидишь, как о тебе будут заботиться…»

Ватага удалялась в сторону харчевни. Другая шла по соседней улице: сын звал мать или муж жену, сестры звали сестер, братья братьев, а теперь выходила целая семья — отец, мать и пятеро детей, но они не смеялись, как остальные, они шли, опустив головы и держась за руки.

Они подошли ближе. Отец тихо заговорил:

— Мы держались, сколько могли, они еще слишком маленькие, чтобы умирать. Делайте с нами, что хотите…

Их, как и других, привели в харчевню, отцу сказали: «Тебе нужно лишь перекреститься наоборот». Он сделал, как ему велели. Так же сделала жена. Потом настал черед детей, которые еще не очень умели креститься.

Какая же была радость, когда им принесли поесть! Им подали вкусный суп, макароны, мясо и всякого рода яства, к которым они не осмеливались притронуться. Шоколадные пирожные, сливочные пирожные, пирожные со звездочками, вырезанными из кожуры фруктов. Вначале они не осмеливались, им говорили: «Давайте!» Они протягивали сразу обе руки, глаза светились от удовольствия.