Это был один из сидевших за большим столом в центре, вдруг все стихло:
— Замолчите, вам говорят!
Голос был рассерженным, будто этот человек испугался.
5
Скорее, еще раз взглянуть на бесконечные воды которые, когда идешь вдоль берега, кажется, не имеют пределов. Еще раз, пока возможно, пройти по принадлежащей лишь мне гладкой поверхности. Испытывая великую жажду, еще раз, о прекрасные воды, поплыть, чувствуя, как вы стремитесь навстречу и убегаете, пройти вас вдоль, поперек. Полюбить еще сильнее то, что, быть может, придется оставить. Познать, наконец, пространство, щедрое и разнообразное, удлиняющееся и ширящееся, изобилующее, невероятное в своем одиночестве и наготе. Не иметь никаких ориентиров. Только взгляд указывает, что двигаешься вперед, покоряя пространство. И принадлежащая мне вода, вначале на нее просто глянуть, затем окинуть взором пейзаж целиком, всматриваясь, пока не ударишься о камни другого берега, толкнув истертые веревками колья у дебаркадера, взойти на настил, различив маленькие квадратные домики с черепичными крышами без водостоков, фундамент которых переходит в их продолжение, в их перевернутое отражение.
Посреди стороны нашей — зеркало озера, в глубине которого — видишь — творится то, что должно. Вот его противоположный край. Вот другой берег. Холмы. Взгляд, нежась, идет снизу вверх. Скользит по лугам, разбитым на квадраты, огороженные воткнутыми в землю сухими палками, похожими на полированные кости, увитые виноградом; по пшенице, домам, развалинам по краям дорог на первом ярусе, на втором, переходит на маленькую часовню Пресвятой Девы за изгородью, гранитный крест.
Еще раз к вам обратиться, назвать вас, перечислить, сосчитать все это, все эти вещи, дорогие сердцу, что стоят перед взором, направиться к вам всеми мыслями, будто на лодке, приветствуя вас издали, а потом никакой дали нет больше, разделявшее нас расстояние исчезает, мы вместе, до всего можно дотронуться, и еще выше, чем дотягивается рука, начинают прозрачно светиться грозди.
Может, время собирать виноград и не настанет…
Савояр уже пообедал.
Все утро он таскал навоз в корзине, идя по ровной тропинке, которую порой пересекает ручей, почти пересохший. По улице ходила из стороны в сторону сумасшедшая. Савояр таскал в корзине навоз, идя небольшими шагами, он набил трубку контрабандным табаком, это черный табак крупной резки, который тоже пересек озеро, но тайно, Савояр пускал дымок средь ветвей каштана. Вернулся домой. Пообедал. Еще раз услышал, как церковный колокол пробил полдень, а, когда дует ветер с Севера, можно услышать, как бьют полдень звонницы на том берегу. Тех колоколов сегодня не было слышно, их уже очень давно не слышно, северный ветер не дует уже много недель кряду, и никакого другого ветра тоже нет. Что же такое? Савояр не спрашивает себя об этом. Перетаскав навоз, савояр отправился обедать, он ест на кухне, дверь так и осталась открытой. Он сидит перед большой глубокой тарелкой желтого цвета, из которой хлебает жестяной ложкой, лишь слегка подымая ее, нагибаясь к ней сам. Он хорошо расположился, ему удобно, он чувствует себя основательно за прочным столом. Все так, как если б могло продолжаться всегда, все эти вещи его не занимают, это вещи привычные, всегда одни и те же, и он их не видит, он на них никогда и не смотрел; в дверном проеме — двойная голубизна, раньше меж двумя оттенками была разница, теперь ее нет. Мерцанием и неподвижностью воды стали походить на небо, не видно никакой разницы. Савояр об этом не думает, видит лишь, что оно тут и всегда было тут. Он нагибается к тарелке, поднимает ложку, он широко расставил локти, у него квадратные плечи, на голове шляпа; маленький пес, привязанный во дворе к большой цепи, принялся лаять — кто-то прошел мимо, он же пойдет немного посидит на улице, прислонившись к стенке; хрюкают свиньи, пора их кормить. Он снова набил трубку. Можно заметить, что лодка, которая виделась в дверном проеме в самом низу, слегка сместилась, нет никакого ветра, но на глубине есть течение.
Те, что в лодке, поев, растягиваются на палубе, тоже укрывшись от солнца, в тени парусов, тени обманчивой, тени ускользающей, тени неверной, тени ненастоящей, тени, что смеется над вами и лжет…
О, Савойя! Еще раз, скорее пройти по тебе, прийти к тем, что там, и к тем, что выше, и к тем, что на берегу слева, где причал, а за его стеной виднеются мачты, словно небольшой лес, что высох, растерял все листья и ветви и кажет теперь всевозможные цвета, стволы выкрашены, и вот белый, зеленый, красный, и, лишь пройдя повыше, можно обнаружить суда, стоящие столь тесно друг к другу, что палубы будто образуют одну, помост, на котором можно танцевать.