— Стой!
Он был вынужден остановиться.
Из-за стены показались двое или трое мужчин. Они преградили дорогу.
— Ни с места!
Закукарекал петух, закудахтала несушка. Церковные часы с синим циферблатом отмеряли время.
— Куда направляешься?
— Не знаю.
— Тогда поворачивай обратно!
Они машут руками, опять за свое:
— Тебе ясно?
Он какое-то мгновение еще стоит со своим грузом, видит, что не может войти, видит, что здесь он не нужен.
Ничего страшного!
Он повернулся с корзинками и плетенками, вновь поднялся по дороге, вот уже и ног не видно.
Виднеется лишь верх его белой колонны.
А теперь и колонны не видно.
22
Вот как теперь обстоят дела, они организовывают своего рода республики: каждая деревня — республика. Каждая деревня — как в старые времена, когда вокруг возводили стены и рыли рвы. На дорогах вооруженные посты. Они укрылись за стенами, под навесами, за большими грушевыми стволами. Всех, кто появится — в автомобилях, на велосипедах, на повозках, на лошадях, прохожих — всех останавливают.
Двумя-тремя днями ранее крестьяне из окрестных мест еще приходили, приводя скот, привозя утварь и запасы съестного, которые могли уместить на довозках и на телегах, люди находили, где всех разместить. Теперь они организовались. Теперь это республика. Здесь все свои. Все защищаются. Они оставили всякую работу в полях и на виноградниках, у них больше времени, чем обычно. Они поочередно стояли на часах или устраивали собрания и выступали с речами в здании школы. Сегодня утром выступал Эдуар Паншо — и он тоже — перед тем, как отправиться с братом ловить рыбу, но другие остались.
— Так нужно, раз уж вы свалились нам на голову и нам надо вас как-то кормить!..
Говорил Паншо. Слышны были выстрелы.
Звонил школьный колокол, объявлявший об очередном собрании; они проводились три раза в день.
Дети с интересом смотрели. Женщинам тоже было забавно, они тоже смотрели.
Идут мужчины, набросившие поверх рубашек солдатские патронташи; на них большие камышовые шляпы с красными ленточками.
Трое здесь, трое-четверо — там. Серые рубашки, полотняные штаны, красные ленточки на камышовых шляпах, идут мужчины.
Вот эти трое назначены стоять на посту напротив железнодорожных путей и большой розовой фермы, которую все зовут Шапотан, — это Луи Бюше, Кортези, Делесер. Пониже, на большой дороге, еще пост.
— Вот так, так! — сказал Кортези.
Вытянув руку, он на что-то показывает, словно что-то поднял с земли и держит.
Это автомобиль, его только что задержали. Сидевшие в нем люди выходят, все укутанные, в пыльниках, платках, очках.