ЯВНОЕ ПРЕИМУЩЕСТВО
Рис. Ю. ГАНФА
— Служба в танковых частях куда легче, чем в пехоте.
— Почему?
— Да разве на себе столько утащишь, сколько на танке.
1942
Валентин КАТАЕВ
ЗЕРКАЛО,
или Новогодние гадания
в новой имперской канцелярии
Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Старый, 1941 год, положив в свой мешок шесть миллионов убитых, раненых и пленных немцев, собирался в путь.
Стрелка часов показывала без четверти двенадцать. Гитлер бегал по своему кабинету в новой имперской канцелярии и нервно размахивал руками.
— Под Ленинградом бьют, — бормотал он, — под Москвой бьют, под Волоколамском бьют, под Калинином бьют, под Ростовом бьют, под Можайском бьют… Доннер веттер!.. Адъютант!
Вошел адъютант.
Гитлер остановился перед ним в позе Наполеона и отрывисто бросил:
— Где не бьют?
— Не могу знать.
— Болван!
— Слушаюсь.
— Ступай!
— Так точно.
Гитлер поерошил волосы, вытер со лба холодный пот и снова забегал по кабинету.
— Под Тулой 20 тысяч, — нервно забормотал он, — под Калинином 80 тысяч!.. Доннер веттер!.. Адъютант!
Вошел адъютант.
— Гадать!
— Чего-с? — не понял адъютант.
— Я говорю: желаю гадать. Я верю в свою звезду. Я должен написать своим непобедимым войскам новогодний приказ. Я должен приоткрыть своему народу завесу будущего. Понятно?
— Так точно.
— Приготовить все для новогоднего гадания. Желаю гадать, как древний грек — по внутренностям животных. Принести молодого теленка и вспороть ему живот. Ну?
— Никак нет.
— Чего — никак нет?
— Теленка никак нет.
— Что? В Берлине нет теленка?
— Так точно. Помилуйте! Где же его взять, теленка?
— Болван! Тогда волоки сюда быка, корову, свинью, барана… Ну? Чего ж ты стоишь с глупой улыбкой? Нету, что ли?
— Так точно. Нету.
— Гм… Может быть, козы есть?
— И коз нету.
— Так. Неприятно. Ну, в таком случае я буду гадать на чем-нибудь другом. Буду гадать не как древний грек, а как древний славянин. Черт с ним! Неважно. Тащи сюда курицу и зерно. Будем кормить курицу счетным зерном.
— Помилуйте! Вашесиясь… — плаксиво сказал адъютант. — Откуда же у нас куры? Откуда же у нас зерно? Ни одной курицы, ни одного зернышка!
— А Украина?
— Все потребили.
— Кто потребил?
— Доблестная германская армия.
— Негодяи! Только и знают, что жрать да жрать. Не напасешься… Скверно. Ну, ничего не поделаешь. В таком случае не буду гадать, как древний славянин, а лучше буду гадать, как древний француз — на кофейной гуще. Давай сюда кофейную гущу. Ну? Чего ж ты стоишь? Гущи нет, что ли?
— Так точно. То есть никак нет. Гуща есть, только кофею нет.
— Дурак!
— Слушаюсь.
— Совершенно нет кофею?
— Ни зернышка.
— Так-с. Печально. Ну, да ничего не поделаешь. В таком случае не буду гадать, как древний француз, а буду лучше гадать, как древний… как древний… Уж и не знаю, что и придумать… Не знаешь, как еще можно гадать?
— Можно еще гадать на картах, — робко сказал адъютант.
Лицо Гитлера побагровело.
— На картах?! — закричал он. — На каких картах? Может быть, на военных? Мерси. Я уже гадал. Пошел вон, мерзавец!
— Слушаюсь.
— Постой! А на чем еще можно гадать?
— Не могу знать.
— А ты подумай.
Адъютант наморщил лоб и стал думать. Думал долго. Наконец нерешительно переступил с ноги на ногу:
— Можно еще гадать… Только не знаю, стоит ли…
— Говори!
— Можно еще гадать на зеркале.
— На зеркале? Очень хорошо. Зеркало. Мне это даже нравится. В этом есть что-то древнеарийское.
— Только, вашесиясь, не советую… Потому что зеркало, оно… Как бы это сказать…
— Молчать! Неси сюда зеркало. Приказываю!
Через минуту на столе Гитлера стояло зеркало. По бокам его горели две свечи. Стрелки часов показывали без одной минуты двенадцать. Гитлер сел к столу и осторожно заглянул в зеркало. И в следующую секунду раздался его отчаянный, душераздирающий вопль.
Адъютант бросился к Гитлеру. Фюрер лежал в глубоком обмороке. Адъютант осторожно потер ему уши. Гитлер открыл глаза и простонал:
— Доннер веттер! Мерзавец! Я тебя просил принести зеркало, а ты мне подсунул какую-то отвратительную сумасшедшую рожу. Убери сейчас же!..
Над Берлином стояла страшная, непроглядная новогодняя ночь. С Восточного фронта дул ледяной ветер. Часы пробили двенадцать. Дверь новой имперской канцелярии отворилась. На пороге гитлеровского кабинета стоял малютка — новый, 1942 год. Он держал под мышкой большой гроб.
Мороз, как говорится в таких случаях, крепчал.
Кондрат КРАПИВА
ФРИЦЕВЫ ТРОФЕИ