Выбрать главу

Мы переглянулись. Сначала нам было смешно, что какая то баба с хворостиной взяла да и остановила среди леса четырех вооруженных молодцов. Затем, пряча улыбку, я уставился смущенным взором в большеротое лицо старухи. Из-под черных густых бровей ее глядели властные черные глаза. В них было столько огня и какой-то подчиняю щей себе воли, что я опешил, и моя рука сама собой потянулась за документом.

Я протянул ей свою бумагу. Прищурясь и полуоткрыв рот, она обнюхала удостоверение широкими волосатыми ноздрями, сложила его вчетверо и сунула за кофту.

— Верни, бабушка, документы-то! — взмолился я. — Да и дорогу поскорей укажи.

— Опосля дорогу укажу… Ну, а ты… Все, все давайте, — наступала старуха на моих спутников.

Небритый рыжий, нервно кривя губы, сказал:

— И не подумаю. Тоже инспектор в юбке. Да вот мы тебя…

— Не больно-то меня испугаешь, рыжеватый! — закричала старуха и вытащила из кармана свисток. — А то вот свистну — из-за каждого куста по мужику выскочит с ружьями да с саблями. За каждым кустом наш партизан сидит.

Отобрав у нас документы и спрятав их за кофту, старуха скомандовала нам:

— Айда за мной! Шагайте к председателю: он разберет. А ты, ямщик, сиди в самокате; ежели вздумаешь поехать, тебя пристрелят наши как миленького, — погрозила она хворостиной шоферу.

Ну, что ж, ничего не поделаешь, мы пошли. Нам все-таки необходимо было знать, по какой дороге проскочили немцы, а упрямая старуха не хотела пока что нам сказать об этом.

Старуха шла впереди протоптанной среди кустарника тропинкой, слегка прихрамывая, — она была от природы колченога, — но продвигалась вперед быстро и — удивительное дело — хоть бы раз оглянулась: ей, очевидно, и в голову не приходило, что мы можем с тыла напасть на нее.

А вот и деревенька вынырнула из-за березовой рощи. Возле большой избы стояли две подводы и оседланный конь. В проем открытой амбарушки было видно, как старик в кожаном фартуке и молодой паренек что-то мастерили над разобранным пулеметом; другой пулемет, готовый к действию, стоял наружи. Тут же бегали курицы, у корыта лежала свинья, окруженная поросятами, на пороге избы умывалась пестрая, корноухая кошка.

— Проходи, граждане, шагай проворней, — сказала старуха.

И мы поднялись по лестнице в избу. В избе было тепло, пахло свежим хлебом и пареной брюквой. За столом сидел горбоносый хозяин со строгим лицом, читал газету.

— Вот, Кузьмич, привела, — сказала бабка, — Пес их ведает, то ли немцы, то ли наши, русские. Вот бумажки ихние, проверь. — И она подала хозяину наши документы.

Тот пронизывающим, хозяйским глазом осмотрел нас с ног до головы, сказал:

— По обличью, кажись, наши, и одеты тоже по всем статьям правильно.

Затем внимательно и шевеля губами прочел наши документы, опять сказал:

— И бумаги правильные, с печатями, подпись гласит верно. Одначе бывает, что…

— А так бывает, что курица петухом запевает, — с горячностью ввязалась бабка, — эвот намеднись русского привели, и святой хрест под рубахой, а он, рыжая тварь, природным немцем оказался. Да под нашего красноармейца вырядился.

— Бывает, бывает, — вздохнув, повторил хозяин. — Всяко бывает. А ну, молодцы, вроде вам экзамена, уж не взыщите. Москву знаете? Как зовется, где звезды да луну с землей показывают?

— Планетарий, — в голос сказали мы.

— Верно, планетарий. А на какой он улице? Ну-ка…

Мы ответили.

— Верно. А как город Пермь теперь зовется? И что за город такой Чкалов?

Мы снова ответили без запинки. Под седыми усами хозяина заиграла самодовольная улыбка, и он уже посматривал на нас со стариковским благодушием:

— Ну еще, уж не взыщите- Вот скажите-ка, сынки, чем клянется воин, когда присягу приносит?

Я, быстро припомнив слова присяги, сказал:

— Воин клянется до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей советской родине и рабоче-крестьянскому правительству.

— Бабка Дарья, — с веселостью возгласил Кузьмич, — проводи молодцов к машине. Наши! Слышь, бабка! Пошарь-ка в Шкафчике, там бутылка живительного, да сметаны в кринке достань из подполья, да хлеба нарежь. А ну, дорогие воины, выпьем по чарочке да подзакусим. А мои-то все партизанят. Всем семейством. До единого!

Пока бабка готовила угощенье, хозяин успел рассказать нам много любопытного:

— Побито нашими ребятами до полутораста фашистов. А вот вроде как трофей — штаны полковничьи. С отрядом забрался в нашу деревню, услыхал, что девки дюже красивые у нас, ну, значит, погулять хотел. А у нас засада… Тут мы ему и показали, как в чужой земле хороводы разводить: при девках из портков вытряхнули. Он после того в лес ударился, а мы вслед ему зверовых собак науськали. То-то было много шуму и веселья!

Через четверть часа мы уже садились в машину. Возле машины стоял вооруженный партизан. Подобревшая старуха, указывая хворостиной, проговорила:

— Вот по этой самой дороге поезжайте, ребятушки. А по той-то не ездите, по той проклятые немцы сегодня прокатили. Ну, счастливо! Прощайте-ка!.. Уж не обессудьте… Прощай, рыжеватенький!..

Василий ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ

КАПИТАН-ЛЕЙТЕНАНТ

Он капитаном-лейтенантом Ходил на нашем корабле И был всегда немного франтом И на воде и на земле. Любовно каждый шов отглажен. Нигде, ни в чем изъяна нет, И китель так на нем прилажен, Что все портные смотрят вслед.
Будь ты девушка, Будь ты хоть сам комендант, — Поневоле начнешь любоваться: Капитан-лейтенант, Капитан-лейтенант По-морскому умел одеваться!
Ему всегда везло на дружбу, Сердец немало он разбил, Но море и морскую службу Всего сильнее он любил. Он занимался водным спортом И в цель по-снайперски стрелял, Умел ходить на яхте чертом, Как дьявол, плавал и нырял.
Даже в боксе он был И знаток и талант И владел настоящим ударом. Капитан-лейтенант, Капитан-лейтенант Моряком назывался недаром.
Война — проверка всех талантов. Геройской доблести компас. И капитану-лейтенанту В боях случилось быть не раз. Он трижды был в тылу фашистов, Десантом он руководил. Метался враг, как зверь, неистов, С ума от ярости сходил.
Но всему вопреки Шли вперед моряки За своим боевым командиром. Капитан-лейтенант, Капитан-лейтенант Задал трепки фашистским мундирам!
Он ранен был в плечо и в ногу, Но неизменно впереди Он шел подтянуто и строго. Как на параде он ходил. И, с честью выполнив заданье, Явился отдавать рапорт, Помыт, побрит, как на свиданье, От боли бел, но духом тверд.
И седой адмирал С теплотою сказал: — Я рапортом взволнован, признаться… Капитан-лейтенант, Капитан-лейтенант, Вы геройски умеете драться!