Мой знакомый оттолкнул кофе, поднялся с места и произнес:
— Не может быть.
Я рассказал ему потом, как этот казак бежал на лодке по Черному морю, как он перебивался в Турции и на островах архипелага и с какими приключениями добрался наконец до Франции… Мой знакомый был, разумеется, совершенно прав в том, что жизнь иногда бывает гораздо фантастичнее самого пылкого человеческого воображения. Особенно во время массового безумия, — во время войн, бунтов и революций.
1930
Георrий ЛАНДАУ
Аля
Аля вошла в нотный магазин и спросила:
— Есть у вас ноты?
— Есть, — сказал приказчик.
— Ну, так дайте… Только чтобы были хорошие.
Приказчик был человеком музыкально образованным и улыбнулся:
— То есть как это хорошие? Вам кого?
— Ноты.
— Я спрашиваю — какие? Нот много: Шуберта, Шопена, Бетховена, Листа.
— Нет. мне получше, — попросила Аля.
— Вам для чего же? Для рояля, для пения?
Аля задумалась.
— Для пения. Рояль-то еще покупать надо.
— Для какого голоса? Сопрано, баритон, тенор, бас?
— Нет, вот для второго, что вы сказали.
— Для баритона… Харрашо-с… Что бы вам такое дать… «Ночь» Чайковского, хотите? А то вот еще, тоже хорошая вещь: «Песнь моя. лети с мольбой» — серенада Шуберта?
— Лучше — лети с мольбой. Это хорошо, — одобрила Аля. — Только, пожалуйста, заверните как следует, чтобы ноты были видны. Понимаете? Чтобы как кто посмотрел — видел бы, что ноты. А то лучше совсем не надо. Так и заверните, как ноты.
— А то как же? — иронически сказал приказчик. — Их как чай или сахар не завернешь. Что ноты, что бумага — в трубку. А то, самое лучшее, папку возьмите, тогда уж никто не перемешает. Видите, вот «музик» написано. «Музик» — музыка.
— А дорого это — с музиком?
— Слишком даже недорого — полтора рубля.
Полтора рубля было для Али дорого, однако папку она купила.
Аля была «такая» девушка. Очень молоденькая, семнадцати лет, но уже второй год — такая.
Все эти Чайковские, сопрано, Шуберты и баритоны были ей одинаково чужды.
А «Песнь моя. лети с мольбой» и папка-«музик» приобретались Алей с чисто рассудочной, коммерческой целью.
Мысль сделать эту покупку родилась у нее в голове после долгого ряда наблюдений над собой и людьми.
Сначала она ходила по Невскому с пустыми руками, потом с красиво завернутой коробкой из-под конфет, наполненной ореховой скорлупой и лоскутками, чтобы не было шума.
Коробку конфет купил Але знакомый, но у нее не хватило выдержки таскать ее с собой, не прикасаясь к содержимому. Конфет ко второму вечеру убыло, и они стали кататься при ходьбе, портя хорошее впечатление, производимое самой коробкой.
Пришлось их доесть.
Коробка придавала Але вид избалованной женщины, у которой нет недостатка в поклонниках, и этим способствовала повышению Алиной стоимости.
Потом Аля перешла на сверток. Простой сверток оберточной бумаги с завернутой в нем кофточкой.
Это уж было нечто другое. Сверток обладал магическим свойством превращать Алю в хорошенькую, чистенькую барышню из магазина, решившую пройтись по Невскому, прежде чем идти домой ужинать.
Над такой девушкой стоило поработать и попробовать соблазнить ее чем-нибудь более существенным, чем Алю без свертка или даже с коробкой из-под конфет.
В Але с коробкой не было и тени той чистоты, что сквозила у Али со свертком, той чистоты, которую так любят солидные люди, дорожащие своим покоем и покоем семьи.
Но, конечно, и цена ей была не та.
Таким путем Аля докатилась до серенады Шуберта и папки-«музик».
А папка, отразившись в первой же витрине, так подействовала на Алино воображение, что она остановилась как вкопанная, подумала и, осмотревшись по сторонам, решительно направилась к магазину вязаных вещей.
Зачем останавливаться на полпути? Почему прыгать со ступеньки на ступеньку, раз можно одним взмахом очутиться на самом верху? Ведь если выйти на Невский с этой папкой, да еще в том голубом мохнатом капоре, то кто же не поймет, что она спешит с урока музыки или с какого-нибудь концерта, если попозднее?
Да… Чтобы подцепить такую штучку, нужны денежки!
А то и никакие денежки не помогут. Не будь все мужчины такими нахалами, пожалуй бы, и не сунулись…
Да в таком виде и сама не захочешь связаться с кем попало…
— Послушайте… Сколько у вас стоит этот капор?
— Восемь рублей!
— Господи, как дорого! А дешевле нельзя? Ну, хорошо… заверните.
* * *
Дела Али пошли плохо.
Папка и капор слишком обязывали и, взятые вместе, оказывали действие сильнее, чем требовалось.
Капор сидел на голове уже два дня, как старый маркиз, предпочитавший скорее умереть с голоду, чем пуститься на недостойный образ действий. И он, и музыкальная папка, без всякого уговору, заставляли Алю идти мелкими шажками, опустив голову, ограничиваясь самое большее стрелянием глаз.
Но Але хотелось есть, и на третий день она закашлялась прямо в лицо двум франтоватым студентам.
Капор мучительно покраснел, а студенты нерешительно двинулись за Алей.
— Хорошенькая, — сказал один.
— Брось, — удержал другой. — Забыл, как тогда нарвались. Только два слова сказали, а из-за угла — братцы. Так налетишь, что и не развяжешься.
— Да вид-то у нее уж больно бедовый…
— Что вид? Отчаянная девчонка, больше ничего. А как до дела — рев, скандал.
Сердце Али сжалось от горькой обиды. Никогда она не ревела, никогда не скандалила и вообще не доставляла никому ничего, кроме удовольствия, своим добрым характером и молодым телом.
Но особенно больно было видеть, как красивые студенты повернули за ее подругой с зеленым зонтиком, в большой глуповато-простодушной шляпе.
— Вам бы только за рванью и бегать, — с неожиданной и новой для себя злобой сказала им вслед Аля.
Папка нервно вздрогнула, а проходившая мимо старуха, в большом платке и шапке, сплюнула на сторону и подивилась:
— Господи помилуй, никак и образованная, а хуже девки ругается.
— Поди ты к черту, — определенно выразилась Аля, но сконфузилась перед капором и виновато добавила: — Вас, бабушка, не трогают, вы и идите с Богом.
Но бабушка с ней не согласилась, а погрозила пальцем в обгрызенной перчатке и поклялась пожаловаться родителям Али.
— Они те юбку-то задерут, — пророчески предначертала она, — они те, паскудной девчонке, покажут, как де-нежки-то их кровные расшвыривать… А?! Это что ж такое? Девчонку учиться послали, а она господам студентам подкашливает… К черту пойди! Я те пойду. Родителей только твоих жалко, а то бы я те пошла. Только и жалко стариков. Пошла бы я тебе!!
Она еще долго колебалась между желанием пойти и жалостью к Алиным родителям, пока последнее чувство не восторжествовало и не повлекло ее прежней дорогой.
«Вот так кашлянула», — злорадно кольнуло Алю.
Посмотрелась в витрину и горько улыбнулась папке и капору:
— Туда же… напялила…
Какая-то хорошо одетая дама бросила на Алю негодующий взгляд и спросила мужа:
— Видел, как эта девчонка на тебя стрельнула? Такой сморчок, а уже на мужчин засматривается.