195 И мечешь горстью твоих мозольми и по́том
Предков скопленно добро. Деревня за ско́том[143]
Не первая уж пошла в бережную руку
Того, кто мало пред сим кормился от стуку
Молота по жаркому в кузнице железу.
200 Приложился сильный жар[144] к поно́сному резу,
Часто любишь опирать[145] щеки на грудь белу,
В том[146] проводишь прочий день и ночь почти целу.
Но те, что стенах твоей[147] на пространной салы
Видишь надписи, прочесть труд тебе немалый;
205 Чужой глаз нужен тебе и помощь чужая
Нужнее, чтоб знать[148] назвать черту, что, копая,[149]
Воин пред собой ведет, укрываясь, к валу;
Чтоб различить, где стены часть одна помалу[150]
Частым быстро-пагубных пуль ударом пала,
210 Где, грозно расседшися, земля вдруг пожрала;
К чему тут войска одна часть в четверобочник
Строится; где более нужен уж спомочник[151]
Редким полкам[152] и где уж отмененны силы[153]
Оплошного недруга надежду прельстили.
215 Много вышних требует[154] свойств чин воеводы
И много разных искусств: и вход, и исходы,
И место,[155] годно к бою, видит одним взглядом;
Лишной безопасности[156] не опоен ядом,
Остр, проницает врагов тайные советы,
220 Временно предупреждать удобен наветы;
О обильности в своем таборе печется[157]
Недремительно; любовь ему предпочтется
Войска, чем[158] страшным им быть и вдруг ненавидим;
Отцом невинный народ[159] зовет, не обидим
225 Его жадностью, — врагам одним лишь ужасен;
Тихим нравом и умом и храбростью красен;
Не спешит дело начать; начав, производит
Смело и скоро — не столь бегло Перун сходит,
Страшно гремя; в счастии умерен быть знает,
230 Терпелив в нужде, в бедстве тверд, не унывает.
Ты тех добродетелей, тех чуть имя знаний
Слыхал ли? Самых числу дивишься ты званий,
И в один все мозг вместить смертных столь мнишь трудно,
Сколь дворецкому не красть иль судье — жить скудно.
235 Как тебе вверить корабль?[160] ты лодкой не правил,
И хотя в пруду твоем лишь берег оставил,
Тотчас к берегу спешишь: гладких испугался
Ты вод.[161] Кто пространному морю первый вдался,
Медное сердце[162] имел; смерть там обступает
240 Снизу, сверху и с боков; одна отделяет
От нея доска,[163] толста пальца лишь в четыре, —
Твоя душа требует грань с нею[164] пошире;
И писана смерть тебя дрожать заставляет,
Один холоп лишь твою храбрость искушает,
245 Что один он отвечать тебе не посмеет.
Нужно ж много и тому, кто рулем владеет,
Искусств и свойств, с самого укрепленных детства,[165]
И столь нужней те ему, сколь вящи суть бедства
На море, чем на земле. Твари господь чудну
250 Мудрость свою оказал, во всех неоскудну
Меру поставя частях мира и меж ними
Взаимно согласие; лучами своими[166]
Светила небесные, железце, немногу
От дивного камня взяв силу, нам дорогу
255 Надежную в бездне вод показать удобны;
Небес положение на земле способный
Бывает нам проводник и, когда страх мучит
Грубых пловцов, кормчего искусного учит
Скрытый камень миновать иль берег опасный,
260 И в пристань достичь, где час кончится ужасный.[167]
Недруга догнать, над ним занять ветр способный[168]
И победу исхитить, вступя в бой удобный, —
Труд немалый. На море, как на земле, те же
Прочи вождев должности: тебе еще реже
265 Снилась трубка и компас,[169] чем строй и осада.
За красным судить сукном[170] Адамлевы чада
Иль править достоин тот, кому совесть чиста,
Сердце к сожалению склонно и речиста
Кого деньга[171] одолеть, ни страх, ни надежда
270 Не сильны, пред кем всегда мудрец и невежда,
Богач и нищий с сумой, гнусна бабья рожа
И красного цвет лица, пахарь и вельможа
Равны в суде, и одна правда превосходна;
Кого не могут прельстить в хитростях всеплодна
275 Ябеда и ее друг — дьяк или подьячий;
Чтоб, чрез руки их прошед, слепым не стал зрячий,
Стречись должен, и сам знать и лист и страницу,
Что от нападения сильного вдовицу
Соперника может спасть и сирот покойну
280 Уставить жизнь, предписав плутам казнь достойну.
Наизусть он знает все естественны пра́ва,
Из нашего высосал весь он сок устава,
Мудры не спускает с рук указы Петровы,[172]
Коими стали мы вдруг народ уже новый,
285 Не меньше стройный других, не меньше обильный,
Завидим врагу и в нем злобу унять сильный.
Можешь ли что обещать народу подобно?
Бедных слезы пред тобой льются, пока злобно
Ты смеешься нищете; каменный душою,
290 Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
Вместо правой — левою[173] (зверям лишь прилична
Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична).
Мало, правда, ты копишь денег, но к ним жаден:
Мот почти всегда живет сребролюбьем смраден,
295 И все законно он мнит, что уж истощенной
Может дополнить мешок; нужды совершенной
Стала ему золота куча, без которой
Прохладам должен своим видеть конец скорой.
Арапского языка[174] — права и законы
300 Мнятся тебе, дикие русску уху звоны.
Если в те чины негож,[175] скажешь мне, я, чаю,
Не хуже Клита носить ключ золотой[176] знаю;
Какие свойства его, какая заслуга
Лучшим могли показать из нашего круга?[177]
305 Клита в постели[178] застать не может день новой,
Неотступен сохнет он, зевая в крестовой,[179]
Спины своей не жалел, кланяясь и мухам,
Коим доступ дозволен к временщичьим ухам.
Клит осторожен — свои слова точно мерит,[180]
310 Льстит всякому, никому почти он не верит,[181]
С холопом новых людей[182] дружбу весть не рдится,
Истинная мысль его прилежно таится
В делах его. О трудах своих он не тужит,
Идучи упрямо в цель[183]: Клиту счастье служит, —
315 Иных свойств не требует,[184] кому счастье дружно;
А у Клита без того[185] нечто занять нужно
Тому, кто в царском прожить доме жизнь уставил,
Чтоб крылья, к солнцу подшед,[186] мягки не расплавил:
Короткий язык,[187] лицо и радость удобно
320 И печаль изображать — как больше способно
К пользе себе, по других лицу применяясь;
Честнее будет он друг,[188] всем дружен являясь;
И много смирение, и рассудность многу
Советую при дворе. Лучшую дорогу
325 Избрал, кто правду всегда говорить принялся,
Но и кто правду молчит[189] — виновен не стался,
Буде ложью утаить правду не посмеет;
Счастлив, кто средины той держаться умеет.
Ум светлый нужен к тому, разговор приятный,
330 Учтивость приличная, что дает род знатный;
Ползать не советую,[190] хоть спеси гнушаюсь; —
Всего того я в тебе искать опасаюсь.[191]
Словом, много о вещах тщетных беспокойство,
Ни одно не вижу я в тебе хвально свойство.
335 Исправь себя, и тогда жди, дружок, награду;
По тех пор забытым быть не считай в досаду:
Пороки, кои теперь[192] прикрывают тени
Стен твоих, укрыть нельзя на высшей степе́ни.
Чист быть должен, кто туды не побледнев всходит,[193]
340 Куды зоркие глаза весь народ наводит.
Но поставим, что твои заслуги и нравы
Достойным являют тя лучшей мзды и славы;
Те, кои оной тебя неправо лишают,
Жалки, что пользу свою в тебе презирают;
345 А ты не должен судить, судят ли те здраво,
Или сам многим себя предпочтешь неправо.
Над всем же тому, кто род с древнего начала
Ведет, зависть, как свинье — узда, не пристала;
Еще б можно извинить, если знатный тужит,
350 Видя, что счастье во всем слепо тому служит,
Кого сколько темен род, столь нравы развратны,
Ни отечеству добры, ни в людях приятны;
Но когда противное видит в человеке,
Веселиться должен уж, что есть в его веке
355 Муж таков, кой добрыми род свой возвышает
Делами и полезен всем быть начинает.[194]
Что ж в Дамоне, в Трифоне и Туллие[195] гнусно?
Что, как награждают их, тебе насмерть грустно?
Благонравны те, умны, верность их немала,
360 Слава наша с трудов их[196] нечто восприяла.
Правда, в царство Ольгино[197] предков их не знали,
Думным и наместником деды не бывали,
И дворянства старостью считаться с тобою
Им нельзя; да что с того? Они ведь собою
365 Начинают знатный род, как твой род начали
Твои предки, когда Русь греки крестить стали.[198]
И твой род не все таков был, как потом стался,
Но первый с предков твоих, что дворянин звался,
Имел отца, славою гораздо поуже,
370 Каков Трифон, Туллий был, или и похуже.
Адам дворян не родил, но одно с двух чадо
Его сад копал, другой пас блеюще стадо;[199]
Ное в ковчеге с собой спас все себе равных
Простых земледетелей, нравами лишь славных;
375 От них мы все сплошь пошли, один поранее
Оставя дудку, соху,[200] другой — попозднее.