– Нет, я сам, – поспешил ответить рыжий, пряча кулаки в складках мантии.
– И девочку тоже, – лишь ответил отец, перед тем, как раствориться в облаке, оставляя Хранителя одного.
Несколько раз проведя рукой по водной глади, Йен вновь вызвал на поверхности отражение своего подопечного, громко кричавшего угрозы и размахивающего своими кулачками в обещании скорой расправы с кузеном и его друзьями, смеющимися над Микки.*
– Я не хочу прощаться, – прошептал Хранитель спустя еще долгое время наблюдений, опуская руку в чашу, переносясь к своему подопечному, сидевшему под большим деревом в парке, где когда-то висела его любимая качель, оплакивая новую потерю.
Два месяца спустя.
– А где Мэнди? – обнимая Милковича в знак приветствия, поинтересовался Йен, оглядываясь в поисках девочки.
– Мы поругались, – насупился Микки, делая шаг назад, – я ее платье испачкал, а она сказала, что я дебил, и не пошла к тебе вместе со мной, – рассказывал мальчик под легкую усмешку своего друга, прекрасно знающего, как трепетно Мэнди относится к своим вещам, ведь у девочки и было-то всего три платья. Да и постоянные ссоры этих двоих, ставших друг другу ближе чем кто бы то ни был с переездом Милковича в приют, всегда были любимым развлечением парочки, сначала бурно выясняющей отношения, а потом также бурно мирившейся, обещая никогда больше не ругаться. И «никогда» в этом случае можно было рассматривать как «до вечера».
– Жаль, я хотел вам кое-что показать сегодня, – выдохнул Хранитель, стараясь скрыть в голосе выворачивающие на изнанку внутренности тоску и отчаяние.
Понимая, что процедуру теперь придется повторить дважды, но уже ночью.
– Покажи мне, а она пусть дальше сидит и дуется из-за своего платья, – тут же предложил Микки, – глупая девчонка, – завершая высказывание самым весомым на его взгляд аргументом, Милкович схватил руку рыжего и потянул в направлении ставшего для них любимым места – широкая крона большого дерева надежно скрывала друзей от палящего летнего солнца, а массивный ствол и торчавшие из-под земли корни – самих ребят от взглядов прохожих.
– Покажу, обязательно, только вечером, – грустно улыбнулся Хранитель, следуя за своим подопечным, крепко сжимая в ладони руку мальчика, моля время замедлить свой ход или обратиться вспять, не желая расставаться с Микки, но зная, что должен сделать это сейчас.
– Мэнди сказала, что из-за того, что у меня завтра день рождения, учителя купят торт, – хвастался Милкович, занимая свое любимое место возле самого большого корня, нетерпеливо подпрыгивая в ожидании, когда напротив усядется друг, и создаст прямо на земле игровое поле и фигурки из тумана.
– Как заманчиво, – ответил рыжий, опускаясь, – угостишь меня кусочком? – поинтересовался он, чувствуя неприятный холодок в груди от осознания того, что никакого «завтра» у них с Микки уже не будет.
– Да, конечно, самым большим, – закивал мальчик, с неизменным восторгом во взгляде наблюдая за пальцами Хранителя, ловко воссоздающего фигурки и клеточки поля на траве. – Если Мэнди перестанет быть такой девчонкой, я ее тоже угощу, – проговорил он, улыбнувшись. – А остальным не дам, они идиоты, – поделился он своими наблюдениями с другом.
– Микки, мы, кажется, договаривались? – строгий взгляд изумрудных глаз тут же заставил прикусить язык.
– Лааадно, – поджал губы мальчик. – Но они, правда, идиоты, – пробубнил он себе под нос через пару минут, думая, что Йен не услышит.
А он и не слышал: подготовив все для игры, Хранитель погрузился в собственные мысли, роем взбесившихся пчел гудевшие в голове, не позволяя сосредоточиться, и вновь пытался найти возможный вариант для спасения памяти Микки, но терпел неудачу, разбивая надежды о силуэт отца, неизменно сопровождающий каждую новую идею суровым взглядом.
– … пихнул, – голос подопечного выдернул рыжего из продолжительных размышлений, но уловить нити рассказа мальчика Йен, все же, не смог.
– Что? – переспросил он.
– Ты меня совсем не слушаешь, – поджал губы Милкович. – Я рассказывал, как Питер и Патрик Мэнди хотели обижать, а я им не разрешил, – повторил Микки, уже не так красочно и не в мальчайших подробностях.
– Надеюсь, без драк? – поинтересовался Хранитель.
– Они первые начали, – не желая признаваться во всем, уклончиво ответил паренек, тут же замолкая. – Давай играть, – и поспешил перевести тему, доставая из кармана пару игральных косточек.
– Микки, ты опять подрался? – нахмурился рыжий, понимая, что его подопечный, с первых дней решивший отстаивать свое место в приюте кулаками, вновь кому-то навтыкал. – Сколько раз я уже тебе говорил…
– Они заслужили, – твердо произнес мальчик, нахмурившись.
Раньше Милкович лишь получал тумаки от дяди и брата, принимая вынужденное поражение в неравных схватках из-за разницы в весовых категориях и возрастах, но теперь, проживая вместе с такими же, как он, детьми, Микки легко мог дать сдачи или развязать потасовку самостоятельно.
– Мы будем играть сегодня? А то ужин скоро, – желая хотя бы так закончить разговор на неприятную тему и избежать новой нотации длиною в час, пробормотал подопечный, бросая кости на траву. – Семь, – сосчитал он и широко улыбнулся, когда его фигурка из тумана сдвинулась с места, двигаясь вперед на указанное количество клеток.
– До завтра, Йен, – крепко обнимая друга на прощание, прошептал Микки, утыкаясь носом в грудь Хранителя, не желая отпускать того из захвата.
Сегодняшний день и разговоры рыжего казались мальчику странными, а ощущение приближения чего-то неотвратимо плохого, какое-то чувство грусти и печали не покидали его, усиливаясь и разъедая детское сердечко изнутри, когда они с Йеном подошли к дырке в заборе, около которой всегда прощались.
– До завтра, – выдохнул рыжий в макушку подопечного, но и сам рук не отнял, надеясь отсрочить момент расставания еще хоть на минуту. – Я буду очень по тебе скучать, Микки, – целуя черные растрепанные волосы, проговорил он дрожавшим голосом, изо всех сил стараясь сдержать нежелательные слезы, чтобы не позволить Милковичу заметить соленые капли, собравшиеся в уголках глаз.
– Но, мы ведь завтра увидимся? – конечно, мальчик тоже скучал по другу в моменты разлуки, но обещание новых встреч всегда помогало ему справиться с тоской.
– Конечно, – соврал Йен, отстраняясь, зная, что завтра увидит лишь он его, а Микки… – Только, можно, я свой подарок тебе подарю сейчас, а не завтра? – спросил он, тяжело сглотнув.
– Подарок? – а в миг расширившиеся в любопытстве глаза заставили появиться на лице горькую улыбку.
– Дай мне свои косточки, – попросил Хранитель, протягивая руку.
– Зачем? – тут же поинтересовался Милкович, но пару кубиков из кармана достал, чтобы передать их рыжему.
– Я же обещал тебе кое-что показать, – прохрипел едва слышно Йен, уже не сумев сдерживать эмоций.
Сжимая в ладони два полых пластмассовых корпуса, Хранитель прикрыл веки, выпуская наружу первую слезу, медленно скатившуюся по бледной щеке, застрявшую в пальчиках, тут же поспешивших стереть непрошенного гостя с кожи молодого человека.
– Эй, ты чего плачешь? – обеспокоенно спросил Микки, нежно гладя щеки друга уже двумя руками, собирая подушечками новую пару соленых капель.
– Прости, – выдохнул Йен, открывая глаза, позволяя своему подопечному в мерцающей зелени радужки увидеть небольшую яркую искру обжигающего пламени боли расставания, не сумевшего удержаться внутри. – Я больше не буду, – пообещал он, зная, что соврет. – Вот, – разжимая ладонь, переключая внимание Микки на белые кубики, прошептал Хранитель.
Две пластмассовые игральные кости перекочевали из одной руки в другую, а заинтересованные голубые глаза ребенка внутри пластикового корпуса уловили первое движение наполняющего теперь их тумана, переливающегося серебром, не позволяя отвести от себя взгляда.
– Как красиво, – лишь смог произнести Милкович, с открытым ртом наблюдающий за движением дымки через полупрозрачную стеночку куба.
– Никогда не теряй их, Микки, – проговорил рыжий, поднимаясь, – они принесут тебе удачу, – пообещал он. – Даже если меня не будет рядом, я всегда буду с тобой, малыш, – запуская пальцы в черные прядки, еще больше взъерошив и так растрепанную прическу, сказал он, сжимая вторую руку в кулак.