Для домашних рабов и рабынь Полимеда с отъездом хозяина ночи превращались в праздник: едва начинало темнеть, добрая хозяйка запирала их вместе в каморке на нижнем этаже, а с обязанностями ночной прислуги прекрасно справлялась повариха Троя. Что до Аполлодоры, то с ней мать поступала очень просто: оберегая её девичье целомудрие от опасного любопытства, поила её перед приходом любовника сладким вином с хорошей дозой снотворного, после чего та лежала в своей комнате всё равно что мёртвая. Затем добрая Троя угощала скифосом крепкого вина со снотворным дядюшку Борея (с удовольствием присматривавшего, когда она была занята на кухне или ходила в город за покупками, за её малышами), кормила и укладывала спать своих с Дромом детишек и садилась у калитки поджидать ночных гостей.
Гинекономах Криптон приходил всегда в сопровождении молодого, приятной наружности телохранителя, которого оставлял на стаже около каморки спящего праведным сном привратника.
Андокида встречала возлюбленного в андроне объятиями и поцелуями и тотчас уводила в свои покои. Троя несла следом с кухни на широком деревянном подносе ужин, искусно приготовленный из продуктов, подкрепляющих огонь любовной страсти и способствующих более частому повторению любовного соития: крабов, мидий, улиток, сдобренных перцем и луком яиц, и, конечно же, кувшина дорогого заморского вина, в котором была заранее растворена изрядная щепотка драгоценного любовного порошка пиретрума.
Поставив поднос на столик, повариха желала хозяйке и её гостю радостной ночи и покидала комнату, оставляя их наедине. Спустившись во двор, Троя уводила молодого гинеконома на кухню, щедро кормила и поила всё той же возбуждающей любовный аппетит едой и вином, а затем, еле сдерживая нетерпение, тащила его в сарай на мягкое соломенное ложе...
Гинекономах Криптон, имевший немалый опыт в таких делах, сразу понял, что столь внезапное возвращение домой Полимеда могло быть вызвано только одним: кто-то из "доброжелателей" уведомил его об изменах жены. Странно было лишь то, что вместо того, чтобы тихонько пробраться в дом и застукать супругу на горячем, он устроил тарарам на всю округу и дал любовникам время замести следы. Впрочем, это могло объясняться тем, что приступ гнева затмил обманутому купцу разум. Криптону было отлично известно, что обманутый муж имел полное право убить прелюбодея (как и изменницу-жену) на месте преступления, но не испытывал по этому поводу ни малейшего волнения: с ним был его верный меч, с которым он, в случае чего, легко отобьётся от купца и его рабов и пробьётся на улицу даже без помощи своего телохранителя. Поэтому, добравшись до дальней в левом крыле дома комнаты, в которой, свернувшись по-детски калачиком в глубине завешенного кисейным балдахином высокого ложа, беззвучно спала некрасивая внучка царского логографа Аполлония, Криптон спокойно, без спешки оделся, обулся, застегнул пояс, повесил у левого бедра меч и, притаившись за свисавшей с дверной притолоки пятнистой оленьей шкурой, с интересом стал ждать дальнейшего развития событий.
Дрому, в конце концов, удалось умолить невесть отчего взбесившегося хозяина не губить своих прекрасных лошадей. Возвращая своему вознице кнут, Полимед пообещал самолично исхлестать его им с ног до головы, если до захода солнца они не будут в Пантикапее, после чего укрылся в кибитке и больше не высовывал оттуда носа до вечера. Дром же твёрдо про себя решил, что лучше сам подвергнется порке, чем загубит по нелепой прихоти хозяина таких замечательных коней, которых он холил и любил больше собственных детей - сам же хозяин ему потом спасибо скажет!
Успев до заката проехать Дальнюю стену, к Ближней они подъехали уже в темноте. Полимед к этому времени заметно поостыл, так что Дром надеялся избежать обещанной порки.
Соблазнившись золотым статером, начальник воротной стражи согласился, в виде исключения, открыть ворота Ближней стены для перисадова посла, везущего важные сведения из Скифии. Но декеарх соматофилаков, охранявших Скифские ворота столицы, ни в какую не захотел впускать ночью в город кибитку и лошадей, согласившись, в конце концов, за пару статеров приоткрыть ворота для самого купца, и даже дал ему для безопасного сопровождения домой одного из своих воинов с факелом.
Приказав Дрому сторожить до рассвета кибитку и лошадей на обочине дороги и оставив ему в качестве оружия свой посох, Полимед поспешил с провожатым домой.
Случившаяся затем непредвиденная заминка у входной калитки вновь всколыхнула в нём улёгшийся было праведный гнев, с которым он и вошёл, зловеще похлопывая себя согнутой вдвое плетью по левой ладони, в оказавшуюся почему-то незапертой дверь погружённого в сонную тишину дома. Пока он, заперев за собою дверь на засов, привыкал к темноте, раздумывая, не зажечь ли на кухне светильник (в печи ещё должны оставаться тлеющие угли), ступени наверху лестницы заскрипели под весом медленно спускавшейся в андрон Андокиды. Полимед поспешно спрятал плеть за спину.
- Полимед! Своим грохотом и криком ты, наверное, перебудил всех наших соседей. Неужели нельзя было вести себя потише? - недовольным голосом отчитала мужа Андокида, ничуть, казалось, не удивившаяся его внезапному появлению среди ночи. - Как прошло твоё посольство? Надеюсь, успешно?
- Где наши рабыни?
- Трою ты, кажется, уже видел, а Тегее и Дориде я разрешила провести эту ночь с Итисом.
- А Аполлодора?
- Спит в своей спальне. Где же ей быть?
- Хорошо...
По-прежнему держа правую руку за спиной, а левой держась за перило, Полимед стал медленно подниматься по скрипучим ступеням навстречу жене.
- Постой! Ты, наверное, голоден с дороги. Я прикажу Трое что-нибудь наскоро тебе приготовить.
- Потом. Пошли в твою спальню - нам надо поговорить.
- Но я хотя бы принесу тебе вина...
- Поднимайся наверх, я сказал!
- Ну хорошо, хорошо... Незачем так орать - я не глухая! - Соблазнительно вихляя выпирающим из-под тонкой льняной туники задом, Андокида повела мужа к себе. - Что с тобой сегодня такое? Что-нибудь случилось? Почему ты так быстро вернулся?
Полимед, не отвечая, шёл в четырёх-пяти шагах позади. Дойдя до своей спальни в правом торце дома, Андокида отвела в сторону тяжёлый ковровый полог на двери и оглянулась на мужа.
- Ну, входи... Как видишь, здесь никого нет. Можешь ещё в сундуки заглянуть. Или под кровать... Ты ведь для этого примчался домой среди ночи?
- Ты ещё спрашиваешь у меня, что случилось? - прошипел зловещим полушёпотом Полимед, наступая мелкими шажками от дверей на испуганно попятившуюся к ложу Андокиду. - А теперь, дорогая жёнушка, давай, показывай, где золото.
- Какое ещё золото?
- Царское золото, сука! - сорвался на крик, забыв об осторожности, Полимед. - То, которое ты украла, тварь!
С силой пихнув жену в грудь, отчего она повалилась спиной на ложе, он взмахнул из-за спины правой рукой и с размаху полоснул её вдогон плетью.
- Ай! - дико взвизгнула Андокида, хватаясь рукой за обожжённое плетью плечо и грудь, на которых тотчас вспух кровавый рубец. - Ты что - сдурел?!
Увидя, что Полимед с оскаленным зверски лицом заносит руку для нового удара, Андокида с необычайной прытью перекатилась на другой край ложа и прикрылась подушкой.
- Сейчас я буду пороть тебя, мерзкая, жадная шлюха, пока не выбью из тебя всю правду! - грозно прошипел Полимед и двинулся в обход ложа с занесенной над головой плетью.
- Клянусь Зевсом, я не брала никакого золота! - закричала визгливо Андокида, не сводя полных ужаса глаз с вибрирующей в руке мужа плети.
- Тогда куда же оно подевалось? Кто его украл, если не ты? Может Лесподий с Хрисалиском?
- Я не знаю! А почему бы нет?!
- Ха-ха-ха! И ты думаешь, я поверю, что самый богатый человек на Боспоре может покуситься на золото своего басилевса? - Полимед даже приостановился от столь дикого в своей нелепости предположения.