Так началась дружба Минния с младшей дочерью Гераклида. С того дня, прежде чем идти к себе работать, Минний потчевал поджидавших его на прежнем месте во дворе Агафоклею, Биону и присоединившуюся к ним в первый же день Тирсению, а заодно и зачастивших к ним подружек Агафоклеи из семей почтенных херсонесских магистратов - родичей и друзей её отца (а когда похолодало и зарядили нудные дожди, они переместились в андрон) красочными рассказами о прекрасных Афинах и разрушенном римлянами Коринфе, об Олимпии и Олимпийских играх, о родосском Колоссе и фаросском маяке, о морских разбойниках, погонях, сражениях и бурях...
В тот вечер, когда Агафоклея просилась поехать с отцом и братьями поглядеть на приближающуюся к херсонесской границе похоронную процессию скифского царя и получила ожидаемый отказ, Минний, как обычно, допоздна трудился над судебными речами заказчиков, полулёжа на кровати. Кроме четырёхфитильного светильника на высокой подставке, ярко горевшего у его изголовья, все огни в доме Гераклида были погашены. Некоторое время назад, когда в окутанном непроглядной тьмой доме постепенно затихли все звуки, Биона с дозволения Минния увела Лага в сарай.
Ушедший с головой в доставлявшую ему удовольствие работу по окончательной отделке только что сочинённой обвинительной речи, Минний не сразу услышал донёсшийся от двери тихий, осторожный стук. А когда всё же оторвал глаза от лежавшего у него на поднятых коленях диптиха и глянул на дверь, то обнаружил между приоткрытым пологом и притолокой закутанную с головой в тёмную накидку женскую фигуру.
Увидя, что он наконец обратил на неё внимание, женщина отпустила полог и сделала шаг вперёд, но ещё до того, как она открыла личико, по лучистым чёрным глазам и разлившемуся по комнате знакомому благоуханному аромату, Минний узнал Агафоклею.
- Минний, это я, - произнесла она полушёпотом, отведя от лица край накидки. - Я пришла, чтобы спросить... Ты ведь мне друг, правда?
- Конечно, - ответил Минний, аккуратно положив складень и стиль на разостланную кровать и опуская ноги на пол. К счастью, он был в тунике.
- Я хочу тебя кое о чём попросить как друга... Но сперва поклянись, что не выдашь меня отцу и братьям.
Минний, тая улыбку, поклялся, что будет нем как рыба, и девушка, присев в ногах его низкой деревянной кровати, доверительно сообщила, что вопреки запрету отца, решила непременно поехать к Напиту и увидеть там всё своими глазами. Она ведь говорила Миннию, что любопытна как сорока.
- Не согласишься ли ты, как друг, сопровождать меня в этой поездке? - сделала она предложение Миннию, умоляюще заглядывая ему в глаза.
- Но ведь, если твой отец узнает...
- Не узнает! Я всё продумала! После того, как отец, братья и все остальные отплывут к Напиту на триерах, я надену скифики, хитон и длинный плащ Агасикла, а на голову - его высокую скифскую шапку - и вполне сойду за юношу. Затем мы побежим в порт, наймём там какой-нибудь небольшой кораблик, который отвезёт нас к Напиту. Там мы смешаемся с толпой, поглядим на скифов и вернёмся назад раньше всех. Ну как, согласен?
Минний ответил не сразу. Отказавшись, он нанесёт непоправимый урон тому образу решительного, неустрашимого и хитроумного, как Одиссей, героя, каким представал перед Агафоклеей, Тирсенией и Бионой в своих рассказах. А провести почти целый день с ней вдвоём было весьма заманчиво. Девчонка и так уже смотрит на него влюблёнными глазами, а это маленькое путешествие сблизит их ещё больше. Если сделать всё так, как она придумала, риск и в самом деле не слишком невелик.
- А ты когда-нибудь ходила на корабле или в лодке по морю?
- Нет.
- И плавать, конечно, не умеешь.
- Не умею, - вздохнула Агафоклея, подумав, что сейчас он начнёт её отговаривать. - Но рядом с тобой мне не будет страшно, - тотчас подольстилась она к нему.
- А ты знаешь, что новичков в море укачивает? От качки их начинает мутить и рвать.
- Но ведь плыть тут совсем недалеко! Я уверена, что вытерплю.
- Ну что мне с тобой делать?.. Ладно, поедем. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал, - сдался, наконец, Минний. Улыбнувшись, он потянулся рукой к украшенной нежной бирюзой серёжке в её ухе, впервые за время их знакомства осмелившись слегка коснуться глянцевой девичьей щеки. - И не забудь перед поездкой к скифам снять серьги. Да и про все эти ваши женские помады, румяна, белила и благовония, если хочешь сойти за мальчика, придётся на время забыть...
На другое утро, перед завтраком, Минний отдал Актеону мелко исписанные вчера вечером вощёные дощечки и забрал у него папирусные свитки с уже переписанными речами. Лаг аккуратно сложил их в холщовую сумку с широкой лямкой через плечо, в которой носил все необходимые хозяину для работы принадлежности.
Как обычно, явившись к дикастерию перед жеребьёвкой судей, Минний раздал папирусы с речами своим заказчикам, у которых оставалось пять-шесть дней, чтобы заучить их на память к назначенному им судному дню. Хотя обещать, что его речь непременно произведёт на судей большее впечатление, чем доводы противной стороны, он, конечно же, не мог.
Наполнив к полудню сумку Лага двумя-тремя новыми заказами (быстро набив руку, он сочинял сработанные по всем афинским ораторским канонам речи, продолжительностью от десяти до сорока минут, за один-два, максимум три неполных дня), Минний отправился на поиски дома рыбака Лагорина, с сыном которого Агелом он был немного знаком благодаря Дельфу.
Предложив старику хорошие деньги, Минний без труда договорился о найме его баркаса для прогулки к Напиту, когда туда отправятся херсонесские послы, - всё равно ведь днём лодки рыбаков стояли без дела на приколе в Рыбачьей бухте. А поскольку Минний и его раб хорошо управлялись с вёслами и парусом, они с Агелом вполне могли отправиться в эту поездку без старика.
Когда на другой день скифский гонец Формиона позвал херсонесских послов на поклон к мёртвому скифскому царю, Минний тотчас отправил Лага за Агелом, а сам поспешил с опустевшей агоры в дом Гераклида.
Переваливаясь по-утиному с боку на бок на мягко ударявших в левый борт волнах, рыбачий баркас Агела пересекал широкое устье залива Ктенунт, следуя за видневшимися далеко впереди среди белых бурунов двумя коричнево-зелёными щепками посольских триер, пока те не скрылись за крайним западным мысом высокого северного берега Ктенунта.
Скорчившуюся на носу Агафоклею, укрывшуюся под широким рыбацким плащом от пронизывающего ветра, пенных брызг и начавшего моросить дождя, скоро начало мутить от непрестанной болтанки и стойкого рыбного запаха, которым был пропитан позаимствованный у Агела плащ и весь баркас. То оглядываясь назад, на раскачивавшийся за кормой город с двумя смотревшими им в след Девами - величавой Афиной и маленькой Никой, то устремляя взгляд на гористый северный берег Ктенунта, казалось, нисколько не приближавшийся, несмотря на все усилия Минния и Лага, Агафоклея не раз уже пожалела, что не послушалась Минния и настояла на своём. Только стыд и упрямство удерживали её от просьбы повернуть назад, заставляя крепиться и терпеть, а затем как-то незаметно берег впереди сделался ближе того, что остался за кормой, и поворачивать назад стало уже поздно.
Когда усилиями вымокших до нитки от пота, дождя и брызг Минния и Лага баркас поравнялся, наконец, с северным берегом залива, одолев половину пути, Агел предложил Миннию поменяться местами, но тот отказался, не желая выказать слабость перед Агафоклеей. Триеры с херсонесскими послами в это время уже подплывали к крепости Напит в устье одноименной реки.
После того, как лодка пересекла открытое ветрам устье залива, её ход вдоль скалистых отвесных круч стал заметно резвее: волны теперь помогали подуставшим гребцам, подталкивая её в корму.
Через три часа после отплытия, показавшиеся Агафоклее вечностью, рыбачий баркас приблизился, наконец, к намеченной цели. Возле устья Напита высокий морской берег понижался почти до уровня моря, образуя по обе стороны от него ложбину примерно в 15 стадий шириной.
Минний попросил Агела причалить баркас в том месте, где кончалась береговая круча - в 5-6-ти стадиях южнее речного устья. Измученной качкой Агафоклее, да и ему самому, надо было прийти в себя, прежде чем затесаться в толпу знатных херсонеситов, которые как раз заканчивали переезжать в шлюпках с заякорившихся из-за своей глубокой осадки в полусотне шагов от берега триер на усеянный галькой и мёртвыми медузами берег напротив западной стены крепости.