- По словам Масатиды, этот скиф был конюхом одного из скифских этнархов, - сообщил Пакор.
- Хэ! Какой же скиф не умеет обращаться с лошадьми! Мелиаде захотелось ещё одного жеребца, а не конюха!
- Его можно будет позже с выгодой продать в Пантикапее или в Синдике. Там наверняка найдутся покупатели на такого конюха, - постарался сгладить ситуацию епископ.
- Пожалуй, ты прав... Надо будет только позаботиться, чтоб он к тому времени не дал дёру - Скифия то рядом. Но сто драхм - это слишком!
Тем временем рабыни занесли в комнату, где, переодевшись в домашнее, расположился на чёрном кожаном диване Лесподий, кушанья, а старик Лафил принёс его любимое вино и тёплую воду.
- Я, кажется, знаю, как можно сбить на него цену, - молвил Пакор, обождав, пока набросившийся на еду номарх утолил первый голод.
- Ну? - воззрился на него Лесподий, продолжая, но уже без прежнего усердия, работать челюстями.
Пакор велел стоявшим в ногах хозяина рабыням выйти за дверь. После того, как его приказание, подтверждённое молчаливым кивком номарха, было исполнено (оставшийся в кабинете Лафил не станет болтать лишнего), епископ подошёл к изголовью дивана и, по-заговорщицки понизив голос, пояснил:
- Нужно сделать так, чтобы скиф не прошёл испытание, и госпожа Мелиада завтра отослала его обратно. Когда навклер Лимней выставит его на агоре, мы сможем купить его втрое дешевле. Думаю, никто в Феодосии сейчас не предложит за него больше тридцати-сорока драхм.
- Точно! - радостно хлопнул себя ладонью по бедру Лесподий. - Но как это сделать?
- Думаю, у Исарха найдётся какое-нибудь средство.
- Давай, зови сюда сирийца.
Когда через пять минут Исарх вошёл в кабинет номарха, рабыни уже унесли на кухню остатки ужина, ушёл к себе и Лафил, оставив на столике у стены расписную ойнохою с процеженным хиосским вином, серебряную гидрию с водой и бронзовый канфар на высокой ножке. Узнав от Пакора, что от него требуется, лекарь задумчиво поскрёб тремя пальцами острый бритый подбородок и ответил, что самый простой способ сделать скифа на всю ночь недееспособным - дать ему во время ужина вина с сонным зельем.
- Пои его, чем хочешь, но этой ночью его "конец" должен висеть, как хвост у дохлой мыши, - приказал номарх, отпуская Исарха и Пакора.
Из бани зеленоглазая рабыня повела Савмака полутёмными внутренними переходами в гинекей. Приподняв висевший в дверном проёме одной из многочисленных комнат верхнего этажа толстый тёмно-коричневый полог, она пригласила оробевшего юношу войти. Но вместо ожидаемой им с внутренней дрожью спальни безобразной толстухи, он оказался в небольшой комнате с голыми стенами и единственным квадратным окном напротив входной двери, под которым сидели "по-скифски" друг против друга на расстеленной на паркетном полу тростниковой циновке четверо молодых мускулистых парней, явно принадлежащих к четырём разным народностям. Велев Савмаку ждать здесь, рабыня сказала что-то по-эллински уставившимся оценивающе на новичка рабам и удалилась в расположенные неподалёку покои хозяйки.
Дни Мелиады проходили в однообразной праздности и неге. Избавленная отцом Хрисалиском, епископом Пакором и поварихой Лострой от всяких домашних и хозяйственных забот, она просыпалась поздно, обычно незадолго до полудня. Позавтракав в спальне, спускалась в нужник, затем долго нежилась в ванной, наполненной тёплой, смешанной с благовониями водой, покрытой - когда лепестками роз, когда - цветами и листьями мяты или других душистых трав, а рабыни тем временем делали в её покоях уборку. Поднявшись к себе, долго выбирала наряд и украшения, которых у неё было до сегодняшнего утра великое множество.
Мелиада очень любила слушать запутанные любовные истории. По заказу Хрисалиска навклеры привозили из Эллады все книжные новинки подобного рода в стихах и прозе. Пока служанки колдовали перед огромным настенным зеркалом над её лицом и причёской, обученная грамоте рабыня с красивым голосом читала очередной душещипательный роман.
В тёплое время года Мелиада проводила большую часть дня в великолепном саду, разбитом на дне балки за гинекеем. В дождливые дни и зимой она почти безвылазно сидела в своих нагретых жаровнями комнатах, в окружении сонма рабынь и мальчиков-рабов (она любила и баловала детей, по большей части, появлявшихся во дворце стараниями её мужа, а в последние годы и сына) и беседовала с навещавшими её время от времени женами богатых горожан, удостоенными если не чести, то привилегии входить в избранный круг её подруг. Отобедав с Мелиадой и пересказав ей все городские новости и сплетни, подруги отправлялись домой, а Мелиада по давней привычке предавалась целительному послеобеденному сну.
Пробудившись, Мелиада первым делом спросила явившихся на её зов рабынь, вернулся ли Лесподий и есть ли какие-нибудь новости о Хрисалиске и Делиаде. Получив на первый вопрос утвердительный, а на второй отрицательный ответ, Мелиада тяжко вздохнула. Бойкая зеленоглазая рабыня Гела поспешила доложить, что новый раб отмыт в ванной и ждёт в комнате носильщиков дальнейших приказаний.
- Ну как он тебе? - поинтересовалась Мелиада.
- Настоящий красавчик! - Гела постаралась придать голосу как можно больше восхищения. - По-моему, никакая хозяйка не отказалась бы иметь у себя такого раба.
- Масатида же отказалась.
- Уверена, что всему виной ревность её мужа.
- Ты думаешь?
- Конечно!
За разговорами хлопотавшие вокруг хозяйки рабыни натянули ей на ноги меховые полусапожки, помогли встать, накинули на плечи тёплую вязаную шаль. Приковыляв к стене, она открыла ставню единственного в спальне квадратного, в два локтя шириной окна.
- Ого, как уже темно! И ветер какой холодный! - Мелиада поспешила затворить окно, за которым мрачно шумели раскачиваемые налетавшим с залива ветром тёмные кроны деревьев. - Каково сейчас моему бедному мальчику верхом на коне посреди голой степи!
- Ваш батюшка и господин Делиад уже давно в Пантикапее, - заверила уверенным тоном Гела.
- Ты полагаешь? Дай-то бог... Ну ладно, пойдём, прогуляемся перед ужином...
Как только дверная завеса опустилась за спиной Савмака, четверо сидевших под окном рабов равнодушно-пренебрежительно отвернулись от новенького, вернувшись к прерванному занятию. Чтобы скоротать медленно тянувшееся в ожидании, когда их услуги понадобятся хозяйке время, они играли в "жребий". Эта незамысловатая игра была хорошо знакома Савмаку: ею частенько забавлялись и скифские дети, парни и девушки. Заключалась она в том, что один из игроков, спрятав руки за спину, зажимал в кулаке былинки, соломинки или тонкие палочки по числу играющих, одна из которых была короче остальных. В зависимости от оговоренных перед игрой условий, победителем либо проигравшим считался тот, кто вытягивал "жребий" - короткую палочку.
Поглядев с тоской на видневшийся в открытом окне, между двух тёмно-зелёных лапчатых пихт, кусок зубчатой крепостной стены в конце сада, за которой глухо шумело море (там - отсюда казалось, рукой подать, была воля), Савмак опустился на пол слева от двери, спиной к жёлтой стене. Поджав под себя голые ноги, он стал наблюдать за игрой, вспоминая, как ещё недавно парни и девушки из Таваны и Хабей, съехавшись под вечер в оговоренном месте, вот так же играли на поцелуи. Парни по очереди зажимали в кулаке былинки, а девчата, волнуясь, тянули, и та, которой посчастливилось вытянуть жребий, покраснев до корней волос, целовала парня под шутки и задорный смех друзей и подружек. Затем игроки менялись местами: уже девушки, трепеща, держали в кулачке былинки, а парни тянули, и счастливчик целовал взасос избранницу, а окружающие хором громко считали, как долго продлится поцелуй, определяя таким способом, насколько любы друг другу целующиеся по воле Аргимпасы пары. Савмаку вспомнилось, как ревновал во время этих забав свою Мирсину Фарзой, и как оба светились от счастья, когда после многих попыток жребий Аргимпасы сводил, наконец, их в пару. Сейчас, наверное, в доме вождя Госона вовсю идут приготовления к их свадьбе...