Послав в разгар ночных событий сына Гераклида с сотней всадников в Неаполь, Аргот с несколькими тысячами скифов-сатавков заперся на неприступном Акрополе, рассчитывая продержаться, пока подоспеет помощь из Скифии. Но если еды на Акрополе и в крепости соматофилаков было запасено достаточно, то с водой дело обстояло куда хуже - колодцев там не было, а дожди летом случались не так часто. Молобар от имени басилевса Перисада (остававшегося пока под надёжной охраной Гиликнида в безопасной Фанагории) предложил засевшим в Акрополе сатавкам выдать Аргота с Гераклидом и сложить оружие, обещая всем прощение, а в противном случае угрожая перебить оставшиеся в городе семьи сатавков и отдать на разграбление скифские кварталы.
Тем часом, переправившаяся через Пролив многочисленная меотская конница овладела Ближней, а затем и Длинной стеной, надёжно преградив все пути из Скифии к Пантикапею.
На третий день осады, когда близился к концу срок, данный Молобаром сатавкам на размышление, осаждающие передали Арготу подарок - накрытую крышкой плетёную корзину, в которой, завёрнутая в пурпурный, с золотым шитьём, царский гиматий, лежала голова его сына Гераклида.
По пути в Скифию, Гераклид со своим отрядом нарвался на войско Левкона, перекрывшее в самом узком месте "горлышко" Скалистого полуострова. Попытавшись прорваться, Гераклид получил смертельную рану и, промучившись до вечера, умер на руках у Левкона, искренне оплакивавшего своего близкого родича и друга. Половина сопровождавших Гераклида воинов погибла, а остальные, потеряв своего предводителя, сдались, в том числе и раненый в голову двоюродный брат Гераклида - 20-летний Каданак.
Оплакав детского друга, Левкон отправил тело Гераклида под крепким конвоем к Молобару, полагая, что это поможет сломить волю Аргота к дальнейшему сопротивлению. Так оно и вышло. Получив голову сына вместе с запиской, что остальное тело он получит после того, как откроет ворота Акрополя, Аргот понял, что борьба проиграна. Не желая сдаваться в плен, где его ждала неизбежная позорная казнь, ни становиться причиной гибели соплеменников, Аргот в первый и последний раз сел на золотой трон боспорских басилевсов, о котором столько мечтал в прежние годы, поцеловал голову сына, положил её рядом с собой и, зажмурившись, резанул акинаком себя по горлу...
Помимо Гераклида, пришлось Левкону оплакивать в эти дни и ещё одного дорогого ему друга. При захвате Пантикапея Молобаром, среди его воинов и помогавших им горожан погибли весьма немногие, и одним из них оказался поймавший в глаз скифскую стрелу 25-летний сын Главкиона Санон...
Басилиса Клеомена, дочь Аргота и Камасарии, и басилиса Сенамотис, дочь Скилура и Опии, попали в плен к победителям. Грозя Клеомене пытками и смертью, Молобар и Гиликнид, только что доставивший в освобождённый Пантикапей басилевса Перисада, басилису Апфию, а также жену и дочь царевича Левкона, встреченных в порту и сопровождаемых до ворот Акрополя бесчисленными восторженными толпами, потребовали от неё признания, что трехлетний Левкон прижит ею не от басилевса. Но Клеомена, понимая, что в таком случае ей и её малышу точно не будет пощады, представ перед Перисадом и Апфией, обливаясь слезами, поклялась, что её Левкон - родной сын Перисада, а саму её оклеветали. Лишь приезд из Феодосии старшего Левкона уберёг Клеомену от допроса с пристрастием. Заслушав свидетельства её любовников из числа соматофилаков, в которых не было недостатка, бывшую басилису и её сына с несколькими рабами и рабынями увезли в соседний Мирмекий, запретив страже выпускать её за пределы городских стен.
Что до другой басилисы - овдовевшей в 14 лет Сенамотис, то она осталась пока жить в Старом дворце, ставшем теперь жилищем царевича Левкона, его жены и дочери.
Полгода спустя логограф Аполлоний, поехав с большими дарами в Неаполь, добился примирения с царём Скилуром. Одним из условий их договора был обмен царевны Сенамотис на беглого боспорского изменника Филоксена.
Обмен состоялся на реке Бик в присутствии нового феодосийского номарха Лесподия. Заночевав на постоялом дворе у развилки трёх дорог (война в этот раз пощадила его), утром Филоксена собирались везти под сильной охраной дальше в Пантикапей на суд к басилевсу. Но отперев дверь его комнаты, конвойные обнаружили узника мёртвым. Осмотревший его врач объявил причиной смерти несомненное отравление. Сам ли он лишил себя жизни из страха или кто угостил его ядом, так и осталось неизвестным. Все принадлежавшие Филоксену в Феодосии и Пантикапее дома, усадьбы, корабли и прочие богатства указом басилевса Перисада перешли в собственность тестя царевича Левкона Хрисалиска, умом и усердием которого они и были во многом созданы и преумножены.
Тихе могла быть довольна: справедливость восторжествовала.
10
Гонец вождя ситархов Агафирса, привезший царю весть, что сам боспорский казначей Деметрий везёт в Неаполь обещанное золото и серебро, опередил боспорского посла часа на два. Из дворца эта радостная новость тотчас разлетелась по всему Неаполю. Левкону её сообщил Дионисий, заставший боспорского царевича в кабинете отца за мудрёной персидской игрой в шахматы.
Левкон воспринял новость спокойно. Увы, для него приезд Деметрия не означал долгожданного возвращения домой. Хлопоты Посидея во дворце за Левкона ни к чему хорошему не привели. Трещина, пробежавшая между Палаком и бывшим любимцем его отца в тот момент, когда Посидей высказался против войны с Боспором, сделалась ещё больше и глубже.
Ни Иненсимей, ни Опия не осудили Палака за обман Левкона, а наоборот, отнеслись к его хитрой уловке с полным пониманием и одобрением.
Иненсимей пояснил Посидею, что золото и серебро Перисада Палак раздаст своим вождям, а выкуп за Левкона достанется лично ему.
Опия, выслушав жалобу Посидея, притворно вздохнув, заявила, что не в её власти повлиять на решение сына-царя. Тем не менее, выпроводив Посидея, она отправилась к Палаку и сказала ему, что ни одна женщина, какой бы красавицей она ни была, не стоит таланта золота. Палак, покраснев, заверил матушку-царицу, что он и не думал менять жену Левкона на золото: это лишь удобный предлог, чтобы не отпускать Левкона без выкупа. Довольная Опия с улыбкой взъерошила волосы на голове сына и ласково поцеловала его в лоб.
- Я всегда говорила, что у тебя золотая голова! Отец в тебе не ошибся.
Боспорское посольство поспело в скифскую столицу за час до заката. Палаку так не терпелось скорее увидеть своё золото и серебро, что он не стал тянуть с приёмом.
Войдя в медленно раздавшиеся в стороны парадные двери, глашатай Зариак возвестил о приходе перисадова посла. Четверо окольцованных блестящими медными ошейниками рабов в серых холщовых хитонах и узких штанах, пригибаясь к земле, внесли в залу большой, скреплённый толстыми медными обручами сундук, закрытый на два массивных навесных замка. Следом на подгибающихся от страха и волнения ногах вошёл посол Деметрий, за ним, мимо сторожащих главный дворцовый вход грозных грифонов и могучих царских стражей, проследовали пять пар боспорских скифов-сатавков - сотники и полусотники его охраны.
Ярко освещённая восемью висевшими попарно у каждой из четырёх дверей факелами и пылавшими в очаге смолистыми поленьями, "тронная" зала была полна народу. Дым, собираясь клубами под высоким тёмным потолком, уходил через полукруглые верха закрытых внизу ставнями окон в передней стене. На покрытом белой бычьей шкурой квадратном возвышении за очагом, поджав под себя скрещенные ноги, сидел царь Палак в драгоценном царском облачении, с высокой, переливающейся радужными самоцветными огнями тиарой на голове и золотой булавой за поясом. Позади него Тинкас держал в отставленной левой руке, наклонённый в сторону царя, богато отделанный златом многохвостый бунчук. Все остальные стояли в несколько рядов по краям длинных красно-сине-зелёных ковров, устилавших каменный пол по обе стороны царского возвышения и очага почти до самых входных дверей.