Помимо нескольких десятков приближённых царских друзей, здесь были все три старших брата Палака, Иненсимей, все оказавшиеся в этот день в Неаполе тысячники и сотники сайев, сыновья и младшие братья вождей всех 22-х скифских племён, ждавшие в столице своей доли боспорского золота и серебра. Отдельной группой стояли справа от входных дверей десять самых почтенных седобородых неапольских эллинов во главе с Посидеем. На почётном месте у царской ступени, по левую руку царя, рядом с Иненсимеем, Главком и Дионисием стоял царевич Левкон, не сразу узнанный Деметрием в скифской одежде и башлыке. Глаза Левкона вспыхнули радостью, когда он, скользнув взглядом по лицам сопровождавших Деметрия знатных скифов, увидел среди них своего друга Каданака. Встретившись взглядом с Левконом, тот чуть заметно кивнул ему и улыбнулся.
Племянник по материнской линии знаменитого в недавнем прошлом этнарха сатавков Аргота, 33-летний Каданак принадлежал к самым знатным, хоть и не слишком богатым представителям своего племени, правда, не особо жалуемым нынешним этнархом Оронтоном и его кланом. Как и у всех знатных сатавков, скифская кровь в его жилах была изрядно разбавлена эллинской: и отец его Наваг, и мать Алея, сестра Аргота, были наполовину эллинами. Среднего роста, атлетичный, мускулистый, он был постоянным напарником царевича Левкона в палестре, верховой езде и поединках с оружием. Густые тёмно-каштановые волнистые волосы его ниспадали на узковатые прямые плечи, обрамляя вместе с коротко подстриженными усами и бородой продолговатое светлокожее лицо, с высоким прямым лбом, испятнанным десятком едва заметных оспин над чёрными, крыловидными, с изломом бровями. Тонкий горбатый нос с глубокой впадиной на переносице разделял два больших тёмно-серых глаза, поблескивающих в глубоких глазницах, точно небо в пасмурный день на дне колодца.
Сблизила и крепко сдружила Левкона и Каданака не палестра, не верховая езда, а общая любовь к шахматной игре и увлечённость наукой - стремление познать загадки природы и тайны мироздания. Образцом для подражания Каданак с юности избрал не знаменитых скифских царей-воителей, а мудреца Анахарсиса.
В беседах с Левконом и собиравшимися под его крылом один-два раза в месяц боспорскими учёными мужами (круг которых был весьма узок) Каданак, объездивший с отцовскими торговыми караванами все реки и степи к северу от Эвксина и Меотиды, с жаром доказывал ошибочность географических сведений и вызванную этим неточность, если не сказать нелепость, многих фактов в книге прославленного отца Истории Геродота, посвящённой походу царя персов Дария в Скифию. Как-то Левкон посоветовал Каданаку изложить свои разоблачения и опровержения на папирусе. Вскоре Каданак прочёл свой антигеродотовский трактат на собрании сложившегося вокруг Левкона учёного кружка. Левкон посодействовал распространению списков трактата Каданака по всем боспорским городам и рассылке его в научные книгохранилища Афин, Пергама, Родоса, Антиохии, Александрии Египетской, а Каданаку предложил взяться за более весомый и фундаментальный труд - написание Истории Боспорской державы и её соседей, в особенности Скифии: кому же, как не вооружённому эллинскими знаниями и письменностью скифу-сатавку написать правдивую историю скифов! С тех пор вот уже пять лет Каданак был занят этой объёмной и кропотливой работой, и стал одним из самых близких друзей царевича Левкона и всегда желанным гостем в его доме, доступ в который был открыт лишь немногим.
Во время внезапно разразившейся между Скифией и Боспором войны Каданак, как и многие жившие в боспорской столице сатавки, остался в Пантикапее, приютив в своём доме десятки женщин и детей своих бежавших из-за Длинной стены сородичей.
Узнав, что царевич Левкон, заключив предварительный мир, отправился добровольным заложником в Неаполь, Каданак явился в Новый дворец с настоятельной просьбой дозволить ему сопровождать посла Деметрия в скифскую столицу. Выслушав его, Гиликнид и Аполлоний решили не рисковать соматофилаками басилевса и охотно поручили охрану Деметрия и увозимого им в Неаполь ценного груза трём сотням пантикапейских сатавков во главе с Каданаком, головами своих жён и детей отвечавших за сохранность того и другого.
По указке глашатая Зариака посол Деметрий и сопровождавшие его сатавки, обойдя по краю ковра жарко пылавший очаг, остановились в пяти шагах от царского возвышения. Опустив сундук на пол у ног Деметрия, рабы поспешили скрыться за спинами сатавков.
Обменявшись от имени басилевса Перисада приветствиями и добрыми пожеланиями с царём Палаком, Деметрий присел у сундука, снял с толстой шеи ремешок с двумя спрятанными на груди бронзовыми ключами и с трудом отомкнул трясущимися руками замки. По пути из Пантикапея он трижды открывал сундук (в последний раз - перед самым Неаполем) и проверял, на месте ли золото и серебро, - но вдруг?! Откинув крышку, Деметрий облегчённо выдохнул: золотые статеры и серебряные драхмы никуда не исчезли и не превратились в медные оболы - лежали, разделённые деревянной перегородкой, там, где и были положены, - драхмы справа, статеры слева.
После того как палаков казначей Дионисий, при всеобщем напряжённом молчании тщательно осмотрев, пересчитав и взвесив содержимое сундука, подтвердил, что долг басилевса Перисада за возвращённые ему царём Палаком земли уплачен сполна, Палак встал и, взяв в правую руку булаву, объявил, что с этой минуты война между Скифией и Боспором окончена. Поклявшись Арием и Папаем хранить отныне мир, дружбу и союз с басилевсом Перисадом до тех пор, пока басилевс Перисад будет верен дружбе и союзу со скифами, Палак призвал всех присутствующих быть свидетелями его клятвы.
Сунув булаву за пояс, Палак отстегнул и подставил виночерпию золотой ритон, чтобы по скифскому обычаю скрепить свою клятву ритуальным распитием крепкого кроваво-красного вина. Отпив около трети, Палак протянул ритон дяде Иненсимею, а тот, сделав несколько глотков, передал его стоявшему рядом Левкону. Отпив под направленными на него со всех сторон кинжальными взглядами три глотка в знак примирения двух держав, брат боспорского царя передал ритон подошедшему Дионисию, а тот преподнёс его послу Деметрию. Поклонившись царю, Деметрий, запрокинув голову, допил остатки вина и через Дионисия вернул ритон Палаку. Благодушно улыбаясь, Палак пригласил всех присутствующих рассаживаться, чтобы отметить примирение боспорцев и скифов добрым пиром. Висевшая в зале напряжённая тишина взорвалась радостным гулом голосов.
Закрыв крышку сундука и навесив замки, Дионисий жестом подозвал стоявших у стены царских слуг. Подняв тяжёлый сундук за приделанные по краям к боковым стенкам гнутые медные ручки, слуги и следовавший за ними Дионисий, провожаемые десятками глаз, скрылись за дверью позади царского помоста.
Радостно улыбаясь друг другу, Левкон крепко пожал руки подошедшим Деметрию и Каданаку. Они сели рядом - Деметрий по правую руку, между Левконом и Иненсимеем, Каданак слева, между Левконом и Главком. Пока нескончаемая вереница царских слуг и служанок расставляла перед гостями широкие плоские блюда с аппетитными кушаньями, Каданак, придвинув губы к уху царевича, шепнул с лукавой улыбкой, что имеет для него подарок - письмо от Гереи. Каданак сунул руку за пазуху, но Левкон, не раздвигая губ, остановил его чуть слышным шёпотом: "Не здесь! Сейчас не время!" В ходе дальнейшего тихого разговора под громкое чавканье и голоса сотни пирующих, Каданак, к немалому своему удивлению, узнал, что Левкон не уедет завтра с ним и Деметрием домой, а Левкон, в свою очередь, ощутил сильную обеспокоенность судьбой своего тайного посланца. Неужели Марепсемис обманул и выдал Фагиса Палаку или убил его? Или Деметрий и Каданак с ним просто разминулись?
Пир затянулся за полночь. Под конец слуги разнесли упившихся дармовым вином скифов по многочисленным комнатам переднего дворца. Местные эллины и боспорцы, разбавлявшие вино водой и потому сохранившие способность кое-как передвигаться на собственных ногах, тоже заночевали во дворце, поскольку ворота в город были давно закрыты.