Утром, когда участники пира проспались и помалу пришли в себя, Дионисий разделил полученное от феодосийцев и от Перисада золото и серебро в равных долях между представителями 22-х скифских племён и шестью тысячниками сайев (тысяча сайев приравнивалась к племени, что было справедливо: ведь каждый воин-сай стоил в бою двух-трёх, а то и четырёх племенных бойцов).
Опохмелившись и позавтракав в тесной компании ближайших друзей, Палак, с неизменной булавой за поясом, но без тяжёлого царского облачения и неудобной тиары, вышел в "тронную" залу принять прощальный поклон посла Деметрия и передать с ним добрые пожелания басилевсу Перисаду. По окончании этой короткой церемонии начальник телохранителей Деметрия Каданак неожиданно попросил Палака дозволить ему с сотней сатавков остаться в Неаполе на то время, пока царевич Левкон будет гостить в Скифии, а возвращающемуся домой налегке послу Деметрию для сопровождения достаточно будет и двух сотен. У Палака не было причин отказать Каданаку в его просьбе: он, как и всякий сатавк или боспорец, может оставаться в Скифии сколько пожелает.
Прощаясь во дворе перед главным входом с садившимся в кибитку Деметрием, Левкон вручил ему продиктованное полчаса назад, перед завтраком, Симаху в присутствии Палака, Иненсимея и Главка письмо Перисаду и Герее. В это же время Палак, задержав на минуту отправлявшегося с Деметрием в Пантикапей выслушать мирную клятву Перисада Главка в "тронной" зале, наказывал ему соблазнить талантом золота если не саму Герею, то басилевса.
- Думаю, ради того, чтоб вернуть себе такую уйму золота, Перисад велит отвезти Герею за Бик даже против её воли! Хе-хе-хе! - пьяно осклабился Палак. Иненсимей и Главк с готовностью гоготнули в ответ.
Три дня спустя гонец примчал от Главка письмо, после прочтения которого Симахом Палак с огорчением понял, что его надеждам заполучить Герею сбыться, увы, не суждено. Что ж, оставалось только, на радость матушке и жёнам, дождаться выигранный в честном споре талант золота.
Ещё через три дня Главк сообщил, что золото родичами Левкона собрано, но по их настоянию обмен должен произойти на границе.
Новость о том, что Палак позвал боспорского царевича вечером на прощальный пир, застала царевну Сенамотис в покоях старшей палаковой жены Маргианы, где она, как обычно, коротала время в компании своих четырёх невесток за пряжей, вышиванием и досужей женской болтовнёй. Услыхав принесенную женой Иненсимея Меспидой новость, Сенамотис выронила из рук клубок, побелела как снег, затем, не дослушав Меспиду, вышла во внутренний двор и бросилась на мужскую половину.
- Это правда? Ты отпускаешь Левкона? - спросила она с порога, застав с братом одного Симаха, которого можно не стесняться.
- Да сестрёнка. Главк сообщает, что его жена раздобыла золото.
- Но ты же обещал его мне!
- Я ничего тебе не обещал! Если бы Левкон попал ко мне в плен, клянусь мечом Ария, я подарил бы его тебе. Но он приехал сюда по своей собственной воле, как мой гость. Так что ничего не поделаешь, сестрица: я не могу его женить на тебе насильно.
- Не отпускай его, - в голосе Сенамотис задрожали слёзы.
- Хорошо. Принеси мне завтра к утру талант золота и забирай его. А сейчас ступай, пока я не рассердился!
Сенамотис резко, словно от удара, развернулась и, низко опустив голову, едва сдерживая рвавшиеся из горла рыдания, пошатываясь, точно пьяная, направилась к двери в тяжкой обиде на брата.
- Мало ей своих жеребцов, так ещё и боспорского подавай! - услышала она вдогонку из-за полога сердитый голос Палака.
Утром Левкон и Каданак, заночевавшие после вечерней попойки во дворце, позавтракали вместе с Палаком, Иненсимеем, Дионисием, Симахом и сыном Иненсимея Тапсаком. Направившись после распития прощальной чаши шумной гурьбой к выходу из дворца, они увидели царицу Опию в тёмных вдовьих одеждах. Сложив руки на животе, она стояла в окружении служанок посреди зала, около ещё не успевшего остыть за ночь очага. Приблизившись, Левкон, склонив голову в вежливом поклоне, поблагодарил с мягкой улыбкой матушку-царицу за гостеприимство, от души пожелав, чтобы все беды и невзгоды обходили её дом, её детей и внуков стороной. В ответ Опия, без тени улыбки на всё ещё молодом и привлекательном лице, назвала Левкона хорошим человеком и пожелала ему лёгкого пути домой.
Напротив входа, перед ступенями слуги держали под уздцы четырёх коней, покрытых радующими глаз яркими узорами и длинной золотой бахромой чепраками. Серая в мелкую крапинку кобыла, сбруя которой вся была обшита рельефными золотыми бляшками, была прощальным подарком Палака Левкону. Мышастый в серебряной сбруе мерин - дар царя родовитому скептуху сатавков Каданаку. На гнедую кобылу и буланого мерина умостились Дионисий и Тапсак, которым Палак поручил проводить царевича Левкона до границы и проследить, чтобы там всё прошло без обмана.
Выезжая со двора, Левкон оглянулся на всё ещё стоявших между грифонами у входа Палака, Иненсимея, Симаха и загораживавшего за их спинами дверной проём богатыря бунчужного, на сей раз, правда, без бунчука. Невольно скользнув взглядом вверх по дворцовому фасаду, Левкон увидел между арками второго этажа два десятка молодых миловидных женских лиц, белевших под высокими, расшитыми золотом, жемчугами и самоцветами убрусами, отороченными пушистым мехом круглыми и остроконечными шапками и скрывающими волосы разноцветными головными накидками. То любопытные, как сороки, жёны Палака и Иненсимея со своими служанками прибежали поглядеть с дворцовой галереи на отъезд красивого боспорского царевича. В одной из женщин, с синей конусовидной шапки которой свисал на левое плечо огненно-рыжий лисий хвост, Левкон безошибочно угадал царевну Сенамотис и, улыбнувшись, помахал ей прощально рукой. Ни внизу, ни вверху в ответ никто не шелохнулся.
За Золотыми воротами царской крепости к Левкону и его спутникам присоединились три сотни конных сайев. Около сотни местных эллинов во главе с Посидеем ждали боспорского царевича на ступенях храма. Спешившись возле жертвенника Зевсу и отдав повод оставшемуся в седле Каданаку, Левкон обнялся с Посидеем, приветно помахал рукой приветствовавшим его эллинам и вошёл вместе с Посидеем и Дионисием в храм. Помолившись о благополучном возвращении домой, Левкон принёс жертвы владыке Зевсу, Аполлону, Афине, Гераклу и Ахиллу, тепло попрощался с Посидеем и главами эллинских семейств, после чего молодцевато запрыгнул на спину дарёной царской кобылы и, помахав всем с улыбкой рукой, пустил её рысцой к Восточным воротам.
За городской стеной, у выезда на большак, царевича ждала на конях сотня каданаковых сатавков, среди которых растворились и восемь левконовых соматофилаков. Здесь Левкон и Дионисий опять спешились, на сей раз вместе с Каданаком. Войдя в сложенную из неотесанных камней низкую ограду, они оставили на земле у четырёхгранного, высотой в рост человека, столпа, заканчивающегося грубо сработанной короткошеей головой в башлыке с крылышками, традиционные подношения для Гермеса (в отличие от Зевса-Папая, Аполлона-Гойтосира, Геракла-Таргитая и Ахилла-Ария, почитание этого эллинского бога не получило среди скифов широкого распространения, за исключением, разве что, водящих торговые караваны в эллинские города купцов).
Вновь оказавшись в седле, Левкон, прижмурясь, глянул на поднявшееся над сине-зелёными неподвижными волнами Таврских гор золотое солнце и, с трудом удержавшись от желания кинуть рвавшую нетерпеливо удила кобылу с места в галоп, проехал полторы сотни шагов вдоль густо обсевшего южную крепостную стену чёрного вороньего войска сдержанной рысцой. Лишь оказавшись за Пасиаком, бросив прощальный взгляд на угнездившийся над скалистым речным обрывом царский город скифов, Левкон и его спутники пустили коней намётом, спеша поспеть до захода обленившегося к зиме Гелиоса к реке Бик.
От Траканы, где взмыленным коням и проголодавшимся всадникам был дан получасовой роздых, на одолженных у здешнего вождя свежих конях умчался к границе десяток сатавков - разведать, где боспорцы с выкупом за Левкона и предупредить о скором приезде царевича.