Выведя накинувшего опять капюшон Афинея из кабинета, Формион, окликнув дремавшего, скорчившись в углу на полу, мальчика (рабам было настрого запрещено садиться на хозяйскую мебель), велел проводить гостя к выходу. Сам же, держа в скрюченных пальцах правой руки змеевидный хвост огнедышащего Кербера и скользя левой ладонью по толстому полированному лестничному перилу, по-стариковски осторожно одолевая ступень за ступенью, двинулся на верхний этаж - в спальню Мессапии.
А в это время, в четырёх кварталах от формионова логова, закутанная с головой в тёмную накидку Биона, выскользнув из гинекея на тёмный ночной двор, сунула в пасть тотчас подбежавшему к ней сторожевому псу по кличке Одноухий (левое ухо его, как и полагается, стояло торчком, а другое всегда было наклонено вперёд, будто сломанное, что придавало псу лихой и забавный вид) кусок пирога с мясом, проглоченного в мгновенье ока, и, скрываясь в тени навеса, пробралась вместе с сопровождавшим её, преданно виляя хвостом, псом к входу в мужское крыло. Приласкав восторженно толкавшегося носом в её колени Одноухого, она бесшумной ящеркой скользнула за незапертую дверь. Оказавшись в погружённом, как и весь дом, во мрак и тишину малом андроне, разделявшем комнаты её братьев (главный андрон был расположен в центральной части дома), она отыскала на ощупь левую дверь, легонько толкнула её и вошла в комнаты Агасикла.
- Биона, ты? - тотчас послышался его нетерпеливый голос из спальни, из которой, через отодвинутый на треть дверной полог, по покрытому ковровыми дорожками дощатому полу протянулась к левой от входа стене и закрытому синей ставней квадратному окну жёлтая полоса света. - Ну, наконец-то! Мы уже заждались: давай скорее сюда!
Задвинув за собой засов, Биона, осветив зарозовевшее лицо заученной улыбкой, поспешила на зов брата. Едва она вошла в маленькую спальню без окон, добрую половину которой занимало широкое деревянное ложе, придвинутое высоким изголовьем впритык к дальней от входа стене, на которой блистали нагими телами искусно вышитые на полотне три прекрасные богини и любующийся на них юный пастух с золотым яблоком в руке, как очутилась в крепких объятиях Агасикла, на котором из одежды оставалась одна нательная льняная эксомида. Целуя обвившую гибкими ласковыми руками его шею Биону в улыбающиеся алые губки, Агасикл задвинул у неё за спиной зелёную замшевую запону и, прихватив прелестную сестрицу раскрытой пятернёй поверх хитона за круглый упругий зад, повлёк её по устилающей пол лосиной шкуре к кровати, на которой, плотоядно улыбаясь, сидел Каллиад. Тот не покинул дом Гераклида после симпосиона вместе со всеми, оставшись ночевать у своего закадычного дружка, как не раз случалось и прежде, так что его присутствие здесь не стало для Бионы сюрпризом. Стоявший на столике в изголовье ложа двухфитильный светильник освещал спальню ровным и довольно ярким светом.
- За то, что заставила себя так долго ждать, красавица, ты сейчас будешь жестоко наказана, - объявил Агасикл, высвобождая Биону из хитона и нательной эксомиды.
- О мой добрый господин! Прошу тебя, не наказывай меня - я задержалась не по своей вине! - взмолилась Биона, опускаясь перед Агасиклом на колени. Ухватившись одной рукой за торчащий из курчавых светло-коричневых зарослей розовый фаллос любимого брата, а другой - за висевшую между тощих волосатых ног длинную толстую "кишку" своего будущего хозяина, она принялась с видимым удовольствием гладить и ударять себя ими по лбу, щекам, подбородку, вожделённо улыбающимся губам...
Ночные визиты к брату юной Бионы, унаследовавшей от матери неуёмную страсть к любовным утехам, не раз уже случались и раньше, а с тех пор, как в доме Гераклида в конце лета поселился Минний, в их забавах время от времени стал принимать участие и Каллиад. Познакомив её с восхитительной мощью своего "жеребца" и вознаградив красивым кулоном на серебряной цепочке, Каллиад сделал Биону своей верной наперсницей, пообещав ей сладкую жизнь в своём доме после женитьбы на Агафоклее. С тех пор Биона, обнимая и лаская перед сном свою юную сестру и хозяйку, не переставала расхваливать на все лады достоинства мужского органа её жениха и отваживать её всячески от недавнего раба Минния, у которого, кроме хорошо подвешенного языка, ничего больше нет. Но, несмотря на все её старания, глупышка Агафоклея, чем дальше, тем больше влюблялась в этого получившего милостью Гераклида приют в их доме нищего бродягу. Правда, при каждой встрече Биона уверяла Каллиада, что насчёт Минния он может быть спокоен: тот ни разу не попытался сблизиться с Агафоклеей - кроме пустой болтовни, между ними ничего не было и нет. Он даже её, Биону, или Тирсению ни разу не попытался уложить в свою постель! То же самое говорил своему дружку и Агасикл: должно быть, Минний слишком боится потерять покровительство Гераклида... или во время рабства надсмотрщики отбили ему яйца! Хе-хе-хе!
Успокоенный насчёт Минния, Каллиад вознаграждал верную Биону новыми подарками и страстными ласками. Биона была единственной, кто знал о поездке Агафоклеи с Миннием к Напиту глядеть на мёртвого скифского царя, но об этом она благоразумно умолчала, тем более что не имевшая от неё секретов Агафоклея клятвенно уверяла, что между нею и Миннием так тогда ничего и не случилось. Хотя, при возвращении домой вдвоём на одном коне (стыдливо покраснев, призналась она), она постоянно чувствовала ягодицами сквозь одежду его напряжённую "палицу", он так и не осмелился взять её хотя бы сзади...
Потянув за белёсые косы, Агасикл поднял Биону и, повернув к себе боком, принялся размашисто хлестать её ладонью по выпуклому шаровидному заду, в то время как его товарищ безжалостно тискал крутые холмы её девичьих грудей, жадно целуя, облизывая и покусывая широкие розовые круги и венчавшие их тёмно-красные продолговатые виноградины сосков. Отвесив каждой ягодице по пять-шесть крепких затрещин (при каждом ударе она негромко вскрикивала, усердно теребя при этом пальчиками свою мохнатую влажную щёлку), Агасикл посчитал, что пока с неё достаточно. Поставив её поперёк ложа по-собачьи "на четыре ноги", он, горя от нетерпения, пристроился к ней сзади, в то время как его друг, зайдя с другой стороны, не спеша запихнул свой огромный бычий "рог" ей в гортань. Минут через пять энергичных усилий, Агасикл извлёк свой закипевший "конец" из разгорячённого зада Бионы, торопливо развернул её к себе головой и с наслаждением оросил её красивое личико белым "молочком". Бросив под голову подушку с плывущим по синим волнам, в сопровождении коричневых дельфинов и серебристых чаек, красным кораблём, Агасикл вытянулся на ложе в сладкой истоме, расслабленно наблюдая из-под полуприкрытых век, как Каллиад, старательно вылизав нежную розовую попку Бионы, безжалостно нанизывает её на свой длинный "вертел"...
Притворившаяся спящей Агафоклея, выждав минут пять после ухода Бионы, откинула беличье одеяло, сунула ноги в меховые полусапожки, завернулась с головой в тёмно-вишнёвый пеплос и тихонечко прокралась через поварню во двор. Едва она, приотворив осторожно дверь, ступила за порог, как в колени ей с радостным повизгиванием ткнулся острой мордой Одноухий. В отличие от Бионы, Агафоклея не догадалась захватить ему угощение, но Одноухий был безмерно счастлив и ласковым поглаживаниям её нежных рук, которые он не замедлил облобызать своим горячим шершавым языком. Прижимаясь во тьме тёплым короткошерстным боком к ноге любимой хозяйки, пёс сопроводил её всё тем же круговым маршрутом ко входу на мужскую половину.
Быстро скользнув за легко подавшуюся под нажимом её руки дверь, Агафоклея замерла у порога, вслушиваясь в доносившиеся слева сквозь затворённые двери звучные, точно от размашистых пощёчин, шлепки и тонкие вскрики Бионы, отчего сердечко затрепетало в её груди испуганной птичкой и прихлынувшая к голове кровь обожгла горячей волной щёки и уши. Через минуту-другую, когда шлепки прекратились и к Агафоклее вернулась способность двигаться, она, пересилив страх, отыскала на ощупь правую дверь, к счастью или к несчастью оказавшуюся незапертой, и вошла в покои Минния. Услышав в темноте мерное похрапывание спавшего в передней комнате минниевого раба, Агафоклея тихонько задвинула за собой засов и, вытянув вперёд руки (единственное окно в правой стене из-за холодов было плотно закрыто ставней), двинулась по памяти мелкими шажками туда, где должен быть прикрытый пологом вход во вторую комнату. Нащупав дрожащей рукой плотный замшевый полог, она постояла несколько секунд в нерешительности, затем, набрав полные лёгкие воздуха, словно в омут головой (выпитое во время женских посиделок вино, до сих пор шумевшее в голове, придало ей смелости), нырнула в минниеву спальню.