Как только передняя кибитка покатила к воротам, Савмак, застывший на облучке, боясь лишний раз дохнуть, торопливо взмахнул кнутом. Прогрохотав по перекинутому через многоводную зимой Истриану узкому мосту, отряд порысил через глухо шелестящее коричневое камышовое море и через минуту вынесся на вольный степной простор. Здесь Никий наконец дал каурому волю, переведя его в галоп.
Проводив долгим печальным взглядом черневшие друг за другом слева от дороги четыре кургана, под которыми спали вечным сном его погибшие при штурме Феодосии соплеменники, Савмак, дабы не отстать от рванувшей вверх по пологому косогору передней кибитки, принялся бодрить свою четвёрку кнутом, доставая тонким длинным концом до крупов передней пары. Взгляд его ежесекундно обращался налево, в закатную сторону, где, он помнил, в каких-то двух фарсангах беззвучно струился заветный Бик. Воля вот она, рядом - рукой дотронуться можно! А всё равно никуда не денешься - от всадников на упряжке не ускачешь! Даже если обрезать постромки... Эх, окажись сейчас здесь его Ворон! Вскочил бы на его спину и полетел туда, за горизонт, стрелой - и получаса бы не прошло, как оказался в Скифии!
Промчавшись во весь дух два фарсанга на север, Никий у развилки свернул на постоялый двор, чтобы дать получасовую передышку взопревшим коням, а всадникам подкрепиться положенными жёнами и матерями в торока в дорогу припасами, поскольку следующая остановка будет аж вечером за воротами Длинной стены.
Савмак сперва подумал, что этот укрывшийся в широкой балке постоялый двор, который он видел впервые, и есть цель их поездки. Но команды выгружать припасы не последовало; рабы и рабыни, как и раненый в ногу воин, остались в кибитках. Стало ясно, что передохнув, они двинутся дальше. Скорей всего их путь лежит в Пантикапей, догадался наконец Савмак. Должно быть, они везут дань правителя Феодосии своему царю. Значит, бежать нужно сейчас...
Соскочив с облучка, Савмак набрал из-под него охапку соломы и положил четырьмя кучками к ногам своей упряжки, одновременно оглядев исподлобья просторный пустой двор. До распахнутых настежь единственных ворот в северной стене, через которые видна была часть обсаженного жёлтыми ивами и серебристыми тополями пруда и разбегавшиеся сразу за ним на три стороны дороги, от савмаковой кибитки было шагов двадцать - двадцать пять. С правой стороны, в семи шагах от стоявших друг за дружкой задом к воротам кибиток, спешившиеся воины привязали к перекладинам и столбам опоясывающего двор навеса своих коней. Сами они, укрывшись тут же под навесом, уплетали прихваченную в дорогу еду. Особенно приглянулся Савмаку статный каурый мерин начальника их отряда, привязанный к столбу посредине шеренги низкорослых степных коньков. Если им завладеть, умчаться на нём от погони не составит труда: только бы успеть выскочить за ворота, а там - ищи ветра в поле!
Поправляя упряжь и оглаживая потемневшие от дождя и пота спины и бока своих лошадок, Савмак медленно вернулся к передку кибитки, прикидывая, успеют ли греки выхватить луки и поразить стрелами его или каурого до того, как он вымчится за ворота. Хоть риск поймать спиной стрелу был велик, он решил, что нужно попытаться, надеясь, что хороших стрелков среди греков не много. Ведь другого такого случая у него может и не быть! Если застать греков врасплох, может получиться...
Скользнув взглядом по забинтованной ноге раненого греческого воина, приоткрывшего после остановки полог кибитки, лежащему на соломе возле его здоровой правой ноги мечу и покоящейся на красных ножнах широкой волосатой ладони, Савмак, словно повинуясь беззвучному приказу, поднял глаза к поросшему светло-коричневой щетиной лицу, с обезображенным чьим-то жестоким ударом носом, встретившись с тяжёлым пронзающим взглядом угрюмых, холодных, как вода в оставшемся за спиною море, глаз. Испугавшись, что грек разгадает, что он задумал, Савмак, опустив глаза, торопливо набрал ещё одну охапку соломы и пошёл с нею к верховым коням. Протиснувшись между каурым и жавшейся к нему соловой кобылой, Савмак поднёс солому к морде командирского коня, мягко отпихнув потянувшуюся из-под его руки за угощением кобылью морду.
- Вот это правильно! - воскликнул, оглянувшись на захрустевшего соломой каурого, беседовавший неподалёку с неунывающим хозяином постоялого двора Дамоном Никий. - И остальным коням тоже подкинь соломы, - велел он услужливому рабу, видя попытки соседних коней урвать свою долю. Догадавшись по недоуменному взгляду юного скифа, что тот не понимает по-эллински, стоявший поблизости хозяин соловой кобылы повторил ему приказ командира по-скифски. Положив охапку к ногам каурого, Савмак пошёл к кибитке за соломой.
- Эй, ты! - крикнул Никий обхаживавшему свою упряжку вознице передней кибитки. - Тебя это тоже касается! Ну-ка подсоби скифу!
В это время один из сыновей Дамона, обежав под навесом покрытый грязью и лужами двор, принёс гидрию с разбавленным наполовину хиосским, которым предприимчивый хозяин ксенона уговорил Никия подкрепить его воинов, чтоб не так холодно было ехать. Довольные воины охотно подставляли юноше свои медные, бронзовые и оловянные чаши, которые они, в отличие от скифов, предпочитали хранить в дорожных мешках.
- Гекатонтарх! - подал голос из кибитки Ламах. - Прикажи присматривать за конями! А то что-то у этого пухлогубого скифа глазки бегают, как у шкодливого кота! Как бы он не задал отсюда дёру на твоём кауром!
Поблагодарив декеарха за предупреждение, Никий сел на перекладину возле морды своего коня и, потягивая мелкими глотками настоянное на смородине сладкое вино, стал с подозрением следить за сновавшими с охапками соломы между кибитками и конями возницами. Обойдя с гидрией всех толпившихся под навесом воинов, исполнявший почётную роль виночерпия юный сын Дамона перебежал по просьбе Никия к кибиткам и наполнил остатками кружку раненого.
Видя, что с него не спускают глаз, и завладеть каурым не удастся, Савмак, терзая себя за трусость и нерешительность, вернулся на облучок и, опустив голову на грудь, мрачно уставился на завязанные выше колен толстыми узлами чёрные лошадиные хвосты.
Подождав пока кони управились с брошенным им угощением, Никий велел садиться в сёдла. В том же порядке отряд выехал с постоялого двора на развилку и, как и предвидел Савмак, повернул на восток.
Проскакав недолго под бившим в лицо косым дождём, усиливавшимся с каждой минутой, Никий велел скакавшему рядом декеарху передней сотни вести отряд походной рысью, после чего, подъехав справа к передку кибитки, ловко перескочил с седла на облучок и, провожаемых завистливым взглядом принявшего повод каурого юного ординарца, нырнул в тёмную утробу кибитки - греться в объятиях шести хрисалисковых рабынь.
Время от времени покрикивая на усердно налегавших на постромки лошадок, Савмак внимательно оглядывал окрестности дороги, стараясь запомнить местность, по которой, вполне возможно, ему скоро доведётся (быть может, даже ближайшей ночью!) скакать в обратную сторону. Впрочем, ничего особо примечательного на глаза ему пока не попадалось: ровная, плоская, голая степь с редкими конусовидными шапками курганов, распаханная сколь видел глаз по левую сторону дороги и целинная справа. На покрытых редкой коричневой стернёй нивах и в зелёно-бурых степных бурьянах здесь и там бродили под присмотром закутанных в чёрные и серые бурки конных пастухов и больших лохматых собак, доедая остатки скудной осенней травы, серые и чёрные овечьи отары, пёстрые гурты коров, табунки разномастых коней. Чем дальше на восток, тем чаще попадались селения из нескольких десятков хаотично разбросанных приземистых домиков и сараев, с крытыми потемневшей соломой островерхими крышами и обложенными на зиму для тепла вязанками речного тростника глинобитными стенами. Одни селения стояли у самой дороги, другие - тянулись неровными рядами от дороги на полночь, обозначая змеившиеся среди полей к недалёкой Меотиде русла небольших речушек и ручьёв. Селения эти принадлежали скифам-сатавкам, по непонятной Савмаку причине, заместо вольной жизни под рукою родных скифских владык, предпочитавших оставаться покорными рабами пришлых греков. К югу от дороги селений не было, зато можно было видеть покосившиеся загорожи кошар и прячущиеся в какой-нибудь ложбине неподалёку низкие шатры и кибитки пастухов.