Савмака нисколько не удивило, что подавляющее большинство обитателей боспорской столицы были в скифских одеждах: хорошо защищавших от холода и дождя кожаных и войлочных башлыках (женщины - в отороченных мехом, украшенных бисером и рельефными пластинками шапочках и окантованных тонким орнаментом накидках), тёплых длиннополых кафтанах, кожаных и шерстяных штанах, заправленных в невысокие, подбитые мехом скифики. Рабы и рабыни, которых тоже немало сновало по улицам с хозяевами и без, с какой-нибудь поклажей в руках или на плечах, разумеется, были одеты куда проще - только, чтоб не замёрзнуть.
Скоро выяснилось, что возвышающаяся в центре города гора на самом деле имеет не одну, а две головы, из которых восточная несколько выше и массивнее западной. Поравнявшись с разделявшей их седловиной, Никий свернул в неширокую, стиснутую глухими стенами висящих друг на дружке домов, куда менее людную улицу, извилисто взбиравшуюся на гору - сперва полого, затем всё более круто. Поднатужась под ударами кнута, через пару минут лошадки вытащили кибитки на небольшую площадь перед опоясывающей седловину и восточную вершину горы двухступенчатой крепостью. Оставшаяся почему-то не охваченной крепостной стеной западная вершина была застроена вперемежку высокими белоколонными храмами и похожими на усадьбы двухэтажными домами знати.
Оставив слева украшенный каменными зверями и птицами вход на Акрополь, феодосийцы, после короткого разговора Никия с декеархом воротной стражи, беспрепятственно въехали в лежащую в седловине между двумя вершинами крепость соматофилаков (Савмак уже знал, что так греки называли своих сайев - отборных телохранителей царя, и раненый в ногу суровый воин, которого он вёз в своей кибитке, был одним из них). К удивлению Савмака, с их командира в этот раз даже не взяли плату за въезд. Проехав мимо стороживших ворота с внутренней стороны бронзовых воинов, вооружённых, один копьём и большим овальным щитом, другой - одной лишь огромной дубиной и небрежно наброшенной на могучие плечи львиной шкурой (подобные статуи стояли около храма Папая в Неаполе, поэтому Савмак без труда узнал в них великих греческих героев - Ахилла и Геракла), всадники и кибитки через пару десятков шагов свернули налево и въехали на вымощенный зеленовато-серым булыжником узкий двор вытянувшейся впритык к западной стене Акрополя конюшни. Тотчас вызванный из конюшни убиравшим во дворе навоз конюхом сизобородый крючконосый конюший, привычно мявший в широкой ладони согнутую вдвое толстую плеть - неизменный атрибут своей власти над конями и ухаживающими за ними рабами-конюхами, скользнул цепким оценивающим взглядом из открытого створа ворот в центре конюшни по коням приезжих, задержавшись чуть дольше на кауром мерине, и лишь после этого поднял глаза к лицу восседавшего на нём гекатонтарха и не спеша, слегка припадая на правую ногу, направился к нему. Выяснив кто, откуда и к кому прибыл, начальник царской конюшни разрешил спешившимся по команде Никия феодосийцам завести коней в свободные стойла.
Увидя осторожно слезавшего задом с передка задней кибитки Ламаха, которого, если б не перебитый нос, не сразу и узнал бы в густой каштановой поросли на прежде бритом лице, конюший, обнажив в приветной улыбке редкие коричнево-жёлтые пеньки, поспешил к нему.
- С возвращением, Ламах! Наслышан, наслышан, как вы с Делиадом пытались укротить пленного скифского дикаря. Теперь мы с тобой оба хромцы. Хе-хе-хе!
- Хайре, Хематион, - опершись на костыль, пожал короткопалую жилистую ладонь царского вольноотпущенника Ламах.
- Видал, видал я этого зверя на торгах! Огонь! - сладострастно сощурил и без того узкие глаза Хематион. - Не диво, что Герея выручила за него целую сотню золотых!
Ламах присвистнул.
- И кто же столько выложил?
- Бактрийца купили на пару Молобар и его зять Горгипп. И, как я слышал, попытки гиппарха проехаться на нём тоже не увенчались успехом. Хе-хе-хе!
- И что?
- Молобар не дал зятю калечить жеребца и, говорят, отправил его к себе в Синдику, велев подобрать ему табун самых красивых кобылок.
- Разумно. Через пару лет он вернёт с лихвой заплаченные за жеребца деньги.
- Ещё бы! А как твоя нога? - участливо поинтересовался конюший. - Всё ещё болит? Может кликнуть рабов, чтоб донесли тебя до казармы?
- Да нет, сам дохромаю, - отказался декеарх. - Вон парни мне помогут отнести щит и копьё, - кивнул он на выходивших из конюшни феодосийских воинов.
Обернувшись, Хематион заметил, что все пятеро его конюхов, оставив работу, теснятся за спинами друг друга в тёмном проёме конюшни, поедая голодными глазами шестёрку выбравшихся из передней кибитки миловидных рабынь. Тотчас настрожив глаза и голос, конюший велел подручным помочь возницам распрягать и заводить в стойла лошадей.
После того как окольцованные медными ошейниками конюхи вместе с шестью приезжими рабами откатили кибитки в дальний конец зажатого между конюшней и сараями двора, Никий велел своим рабам и рабыням взять из кибиток по паре амфор. Оставив двух воинов сторожить оставшиеся в кибитках припасы, а Гелия и ещё троих взяв с собой, остальных, вместе с обоими декеархами, Никий попросил Ламаха отвести и устроить в казарме соматофилаков.
Проводив взглядом от ворот своих воинов до входа в высившуюся посреди нижней крепости трехэтажным квадратом казарму, Никий повернул в другую сторону. Завернув за ближайший к воротам угол, вереница следовавших попарно за гекатонтархом с амфорами в руках рабов и рабынь прошла по узкому проходу между торцевой стеной конюшни и каменной оградой притиснувшегося боком к крепостной стене небольшого храма и вошла через никем не охраняемую широкую калитку в верхнюю крепость. Поднимаясь за Никием по вырубленным в скалистом склоне ступеням, впервые попавшие сюда рабыни, рабы и четверо присматривавших сзади за ними воинов устремили взоры на открывшуюся справа вверху трехэтажную башню царского дворца, взметнувшуюся над причудливо изогнутыми толстыми стенами угнездившейся на выступающем из пологой макушки горы невысоком крутосклонном утёсе массивной цитадели. Миновав поворот к украшенным золотыми царскими трезубцами медным воротам цитадели, откуда за ними пристально наблюдали (прежде всего, конечно, за хорошенькими рабынями) царские стражи в стальных гребнистых шлемах, Никий повёл свой маленький отряд мимо храма Афины к высокой ограде храма Аполлона Врача, где повернул направо и через полсотни шагов остановился перед тяжеловесной дорической колоннадой Старого царского дворца.
Взойдя по трём широким тёмно-серым ступеням, Никий перевёл дух и осторожно постучал подвесным молоточком в скрытую за морщинистыми колоннами высокую тёмно-красную двустворчатую дверь. В ответ из-за двери послышалось негромкое угрожающее рычание, тотчас смолкшее по команде привратника. Постаравшись придать голосу солидной густоты и твёрдости, Никий важно объявил вопросительно уставившемуся на него из-за приоткрывшейся створки пожилому дверному рабу:
- Гекатонтарх Никий прибыл из Феодосии с подарками царевичу Левкону и царевне Герее от Хрисалиска, Лесподия и Мелиады.
Длинные бескровные губы привратника, в дымчатой опушке усов и бороды, тотчас расползлись в широкой приветной улыбке. Метнув любопытный взгляд на сгрудившихся внизу перед входом рабов и рабынь, дверной сторож попросил гекатонтарха чуток обождать, пока он доложит, и осторожно притворил тяжёлую дубовую дверь.
Через минуту дверная створка широко распахнулась, выпустив наружу дворцового епископа Арсамена. Окинув быстрым внимательным взглядом незнакомого гекатонтарха, после обмена приветствиями повторившего ему сказанное привратнику, и выстроившихся за его спиной шестерых рабов и стольких же рабынь, с амфорами и иной поклажей в опущенных руках, епископ назвал своё имя и, сделав широкий жест в сторону двери, пригласил гекатонтарха и его людей войти.