Колыхнув златотканым пологом, рыжеволосый скрылся в дверном проёме.
- Разденьтесь! - приказал епископ вытянувшимся перед ним, как воины-новобранцы в строю, рабам. Те поспешно стянули через головы прикрывавшие их от шеи до колен грубошерстные хитоны. - И башмаки тоже снимите.
Чуть помедлив, стянул с себя по примеру остальных башлык, кафтан и нательную рубаху и стоявший крайним справа Савмак.
Епископ ещё раз медленно прошёлся вдоль строя слева направо, вопреки народной поговорке, что дарёному коню в зубы не смотрят, внимательно оглядывая с ног до головы их голые мускулистые тела и заглядывая в рот и зубы. Впрочем, как и следовало ожидать, Хрисалиск не мог прислать в подарок дочери и зятю негодный товар, отобрав самых крепких, молодых, здоровых и, должно быть, отменно вышколенных своих рабов. И тут, зайдя сзади, как бы в опровержение своих мыслей, Арсамен с удивлением увидел на белых лопатках юного, живописно изузоренного по груди, предплечьям и голеням скифа две узкие багровые полосы. Отступив назад, епископ ещё раз глянул в упор в голубые глаза безусого юнца, покрывшегося под его взглядом, как девица, пунцовым румянцем, и углядел в них, как ему показалось, затаённые искры непокорства.
- Имя?
- Са...йвах.
- Записывай, - повернув на миг голову, бросил Арсамен стоявшему за его правым плечом наготове с вощёной дощечкой и длинной тонкой бронзовой иглой в руках Гераку.
- За что получил плетей?
Недоуменно глядя в лицо епископу, юный варвар молчал.
- Язык проглотил? - чуть повысил голос Арсамен.
- Он не говорит по-эллински, господин, - пояснил с кривой ухмылкой стоявший рядом медноволосый раб.
- Гм... - Арсамен повторил вопрос по-скифски.
Разлившаяся от шеи до кончиков ушей юнца краска сделалась ещё гуще. Опустив глаза, скиф чуть слышно пробормотал:
- Задремал на облучке.
- Сколько тебе лет?
- Весной будет восемнадцать.
- Как давно ты стал рабом?
- Захвачен в полон во время боя на улицах Феодосии.
- Понятно... Почему тебя не выкупили свои?
- Я... бедный сирота.
-Что умеешь делать?
- Ездить и ухаживать за конями. Я - конюх.
- Гм... Ну, конюхи у хозяина найдутся получше тебя... Ладно.
- А разве я не поеду обратно? - спросил Савмак шагнувшего к его соседу епископа.
- Обратно? - удивлённо покосился на него Арсамен. - Нет, не поедешь. Твой прежний хозяин подарил тебя своей дочери, царевне Герее, и её мужу, царевичу Левкону. Так что, если будешь старателен и послушен, останешься в этом доме, а если нет - тебя продадут другому хозяину. Как твоё имя, раб? - обратился он к медноволосому соседу скифа, переходя вновь на эллинский.
- Бусирис, господин! - бойко отчеканил тот.
- Записывай, Герак... Из какого ты племени?
- Из племени бастарнов, господин!
- Сколько тебе лет?
- Двадцать четыре, господин!
- Сколько лет ты раб?
- Девятый год, господин!
- Что умеешь делать?
- Всё, что прикажете, господин!
- Хорошо, - удовлетворённо кивнул Арсамен и шагнул к следующему.
Покрывшись от царившего в зале холода гусиной кожей (одежда по-прежнему лежала на орнаментированном разноцветной плиткой полу у его ног), Савмак, огорошенный услышанным, пока епископ допрашивал остальных, подавленно думал, что отсюда ему, отделённому от Скифии аж четырьмя крепостными стенами, самому уже не вырваться. "Как же быть? - гадал он, блуждая затравленным взглядом попавшего в яму волка по искусно раскрашенным глиняным статуэткам греческих богов и богинь. - Признаться, что я сын вождя? Пусть хозяин сообщит отцу, что я в плену?" Представив своё возвращение в Тавану с позорным клеймом греческого раба (а греки, понятное дело, заломят за сына вождя цену!), презрительно-насмешливые взгляды родных, соплеменников, и что о нём подумают Палак, Сенамотис, Тинкас (конечно, ни о какой службе в сайях после такого позора и речи быть не может!), Савмак почувствовал, как новая горячая волна опалила стыдом его лицо... Нет, невозможно! Но и оставаться покорным рабом греков, как другие, тоже никак нельзя. Значит, ему остаётся одно: раздобыть какое-нибудь оружие и бежать, одному или с товарищами, добраться до Скифии или погибнуть. Да, лучше погибнуть с честью в неравном бою, чем просить отца выкупить себя!
Решив так, он успокоился и сосредоточил взгляд на пухленьком розовотелом мальчике, с курчавыми, как у барана, золотыми волосами и маленькими белыми крылышками за спиной, целившемся с лукавой улыбкой с полки напротив из игрушечного золотого лука крошечной золотой стрелой прямо в его обнажённую грудь. Савмак знал, что, в отличие от скифов, греки поклоняются великому множеству богов и богинь. Здесь, вероятно, были выставлены только наиболее почитаемые хозяевами этого дома. Савмак поневоле засмотрелся на стоявшую рядом с мальчишкой статуэтку обнажённой по пояс молодой женщины с прекрасными, тонкими чертами лица, золотыми волосами, тёмно-синими глазами, рубиновыми устами и безупречными полукружьями белых грудей. Правой рукой она поддерживала у живота обвивавшую мягкими складками стройные бёдра и ноги голубую ткань, а левой слегка оперлась на горлышко увитой рельефными гирляндами высокой амфоры. Левее богини любви (как нетрудно было догадаться) стояла молодая девушка в облегающем стройное тело до колен множеством складок бирюзовом безрукавном хитоне, удерживавшая правой рукой за ветвистые рожки доверчиво прижавшегося к её ноге оленёнка, из чего Савмак сделал вывод, что это греческая Аргимпаса - повелительница зверей. Ещё левее стояла молодая богиня-воительница в высоком гребнистом золотом шлеме и длинном, прикрывающем всё тело, за исключением обнажённых рук, серебристом складчатом платье. Правой рукой она придерживала короткое, обвитое внизу змеёй копьё и прислонённый к ноге овальный щит, а в отставленной левой держала маленькую, словно птичка, крылатую нагую девушку, с крошечным мечом в одной руке и венком - в другой. Вероятно, воительница была женою греческого бога войны, решил Савмак. Наконец, ближе всех к восседавшему на троне в вертикальной нише царю греческих богов сидела на высоком стуле женщина более зрелых лет, но со столь же безупречно красивым, гладким белым лицом, прикрытая от высокой гордой шеи до золотых сандалий просторным многоскладчатым тёмно-красным одеянием. Судя по возвышающейся над валиком её медных волос золотой тиаре и ниспадающей с неё на плечи и грудь, окантованной золотыми узорами фиолетовой накидке, это, несомненно, была супруга Зевса-Папая.
На полке с другой стороны стояли четыре мужских статуэтки. Ближе всех к царю - муж одного с ним возраста, с мощным обнажённым торсом, крупной, обросшей густой львиной гривой головой и длинной волнистой бородой. По длинному трезубцу, который он держал в мускулистой руке, Савмак сразу узнал греческого повелителя морей. За ним стоял красивый молодой человек в длинном до пят хитоне с короткими рукавами и широком плаще, с лавровым венком на красивой голове, судя по открытому рту, певший, аккомпанируя себе на кифаре. Две последних статуэтки Савмак не успел как следует рассмотреть, поскольку епископ, закончив опрос, дозволил рабам одеться.
Узнав, что их сегодня не кормили, Арсамен велел Хорету отвести их на поварню. С засветившимися на многих лицах довольными улыбками, рабы вошли за надсмотрщиком через дверной проём посередине правой стены в знакомый уже узкий коридор с окрашенными в светло-коричневый цвет стенами, орнаментованными вверху и внизу фиолетовыми зубцами, упирающийся через десяток шагов в закрытую дверь бокового выхода. На его середине, по правую руку в открытом проёме виднелись выщербленные ступени уходящей полукругом в тёмный подвал узкой каменной лестницы, а слева начинался более длинный коридор, тянувшийся через весь нижний этаж гинекея, в который и повернули за своим поводырём рабы. Ловя чуткими ушами и носами доносившееся из широкого открытого дверного проёма расположенной справа поварни шкварчание, бульканье, стук ножей, звяк посуды, голоса поварих и разносившиеся по коридору умопомрачительные запахи еды, новички вошли за Хоретом в примыкавшую к поварне с противоположной стороны сравнительно небольшую комнату, с длинным, упиравшимся в дальнюю стену столом посредине и приставленными к нему с боков двумя узкими лавками. Это была трапезная для слуг. У наружной стены от пола к потолку слева направо поднималась наглухо закрытая с этой стороны деревянная лестница. В закутке под лестницей на круглой циновке дремала, свернувшись дугой вокруг вислого белого брюха, дымчато-серая собака. Не отрывая длинной морды от вытянутых передних лап, она открыла глаза, приподняла помеченное белым пятном ухо и глянула в лицо надсмотрщику, затем равнодушно оглядела робко протиснувшихся за ним в трапезную незнакомых рабов, протяжно вздохнула и вновь прикрыла сонные веки.