Велев рабам садиться, Хорет заглянул через расположенный напротив торца стола открытый проём на поварню и, оскалив в радостной ухмылке желтозубый рот, обратился к распоряжавшейся там двумя гладкотелыми поварихами средних лет и долговязым мускулистым рабом низенькой худощавой женщине с массивной связкой ключей на поясе:
- Ну, мать, принимай пополнение! Арсамен велел, чем ни есть, покормить новичков, а затем впрячь в работу.
- Слава милостивым богам и старику Хрисалиску! - заглянув в трапезную, ответила старшая повариха. - А то, после того как госпожа устроила распродажу, прямо беда - хоть самой становись мыть посуду!
- Да, спасибо старику, теперь хозяину не придётся тратиться на новых рабов, - согласился Хорет.
После довольно сытного и вкусного обеда Савмак был оставлен при кухне. Помогавший поварихам раб лет 30-ти, густотой и цветом волос неотличимый от спавшей в трапезной собаки, назвавшийся при знакомстве Дулом, которому старшая повариха велела взять новичка под опеку, с удовольствием принялся учить юного скифа уму-разуму - тем паче, что он и сам, к великой радости Савмака, оказался скифом.
- Если хочешь быть всегда сытым и небитым, слушайся меня, сынок, - покровительственно похлопал он по плечу новичка, когда, посланные Креусой за дровами, они оказались одни в полутёмной кладовке близ бокового входа.
Понимая, что для успешного побега нужно подружиться с местными рабами и постараться завоевать доверие хозяев, Савмак решил, что брыкаться в его положении совершенно ни к чему, и необходимо притвориться покорным, в противном случае он, как тот строптивый конь, мигом окажется в "строгих удилах" и под плетью, а желанная воля станет ещё дальше и недостижимее. Щедро нагрузив подставленные руки Савмака пахучими сосновыми поленьями, сам Дул понёс раза в два меньше. Свалив поленья в ближнем углу поварни, Дул вынул торчащий в иссеченной и обильно забрызганной кровью дубовой плахе (на ней рубили головы всякой отправляемой в казан живности) топор с длинным клиновидным лезвием и стал учить Савмака разрубать их на ровные четвертины. Стиснув в ладони протянутое ему напарником отполированное до глянца топорище, Савмак ощутил пробежавший по коже вдоль спины волнующий холодок: впервые за время плена в его руках оказалось оружие, да ещё такое грозное, с которым при умелом обращении можно одолеть и воина с мечом! А уж расколоть, когда придёт время, головы вооружённым одними кулаками надсмотрщикам, вообще, что раз плюнуть...
- Дул, ты бы поостерёгся давать топор незнакомому рабу, - сказала по-эллински Креуса, поглядывая с опаской от хлебной печи в противоположном углу на пробующего пальцем остроту топора юного скифа, - а то мало ли что у этого дикаря на уме!
- Не беспокойся, матушка Креуса, я слежу за ним, - заверил Дул, и в подтверждение своих слов подкинул в руке поднятую с пола четверть полена, примеряясь, в случае чего, "приголубить" им "сынка" по дурной голове. К его удовольствию, юнец рьяно принялся за рубку, и довольно скоро научился с одного-двух ударов пластать поленья на ровные части - глаз у него оказался верным, а рука твёрдой, да и навык в подобной работе, похоже, был.
- Ну что ж, сынок, можно сказать, что рубку дров ты освоил. Молодец! - похвалил подопечного Дул, после того как Савмак, расколов в три широких маха последнее полено, всадил верхний кончик топора глубоко в центр плахи. Собрав разлетевшиеся по чёрным от въевшейся в щели и выбоины грязи каменным плитам чурки, Дул аккуратно сложил их под стеной между печью и очагом, с нависающим над ним у наружной стены дымоходом.
Успокоенная насчёт новичка Креуса тут же нашла им новую работу, велев вычистить грязные сковороды и казаны и наточить ножи.
Сложив ножи и точильный брусок в один из казанов, Дул повёл нагруженного грязной посудой Савмака по коридору вглубь гинекея. Свернув за рабской трапезной налево в поперечный коридор, Дул вывел подопечного наружу. Остановившись на секунду на двухступенчатом пороге под тянущимся вдоль стены нешироким каменным навесом, опирающимся на толстые квадратные столбы, Савмак был приятно удивлён, увидев вместо обычного у греков мощёного камнем дворика зелёный оазис, с двух сторон ограждённый сходящимися слева под прямым углом стенами мужской и женской частей дома, а ещё с двух - глухими каменными заборами. Вдоль заборов росла шеренга близко посаженных островерхих лапчатых пихт, образуя как бы дополнительную игольчато-зелёную ограду, а весь остальной дворик представлял собой цветник, в центре которого, посреди круглой клумбы, высилась обсаженная розами решётчатая беседка. Посыпанные золотистым песком дорожки, ограждённые по краям ровно обстриженным самшитовым кустарником в пояс высотой, восемью лучами сходились к центральной клумбе, разделяя цветник на восемь треугольных участков, на которых, помимо цветов, росли кусты сирени, жасмина, барбариса, граната.
С наслаждением вдыхая полной грудью пропитавшие сырой воздух пряные ароматы смолистой хвои, опавших листьев и увядающих цветов, Савмак, глядя на белеющий за частоколом пихт треугольный фронтон греческого храма, тотчас радостно прикинул, что, в случае чего, запертые входные двери преградой не станут: отсюда легко можно незаметно перелезть ограду через деревья.
- Что, нравится? - усмехнулся Дул, глядя сбоку на изумлённо-восхищённое лицо скифа. - Это ещё что - зима! А вот увидишь, как тут всё зацветёт и заблагоухает весной!.. Ну, пошли работать.
Дул повёл Савмака направо по выложенной под навесом красным кирпичом дорожке, отделённой за опорными столбами от живой изгороди сада керамическим желобком для стока дождевой воды. Желобок привёл их к обложенной серыми каменными плитами прямоугольной цистерне, почти доверху наполненной дождевой водой (садик имел небольшой наклон от мужской половины дома к восточной ограде). Одной из коротких сторон цистерна вплотную примыкала к упиравшемуся в ограду навесу, с другой стороны, между бортиком цистерны и коричневым стволом ближайшей пихты, под забором была свалена большая куча песка - такого же, каким были посыпаны садовые дорожки.
Поставив казан с ножами на макушку песчаной кучи, Дул сорвал несколько пучков пожухлой травы, скрутил из них жгут, обмакнул его в воду, затем в песок и, взяв одну из брошенных Савмаком на песок чугунных сковород, тиранул раза три-четыре её подгоревшую внутреннюю поверхность, после чего вручил жгут и сковороду присевшему на невысокий каменный бортик цистерны напарнику.
- На, сынок, трудись. Сковороды и казаны должны блестеть снутри и снаружи, как у молодого коня яйца. Хе-хе-хе!.. Иначе Креуса будет недовольна и вместо ужина попросит Хорета угостить тебя бычьей кожей. Ха-ха-ха!
- Не называй меня сынком, - тихо попросил Савмак, метнув из-под недовольно сдвинутых бровей две синих стрелы в радостно прищуренные тёмные глаза усевшегося на бортик в двух шагах от него с ножом в руке соплеменника. - Ты мне не отец.
Дул поглядел на ни с того, ни с сего окрысившегося юнца с некоторым удивлением, как на неразумного ягнёнка, вздумавшего бодаться с волком.
- Ну, хорошо, малыш, не буду.
- И малышом меня не называй, у меня имя есть.
- Ишь ты, имя... Имя у тебя было на воле, а здесь ты не человек, а вещь, и будешь, как пёс, отзываться на кличку, которую даст тебе хозяин. Ты думаешь Дул моё имя? Отец с матерью называли меня Дуланаком, но греки посчитали, что для раба и Дула будет достаточно... Так что, братец, привыкай и не обижайся из-за всякого пустяка: на обиженных здесь воду возят, погоняя плетью. Ха-ха-ха!