- Слышь, Ардар, заткни пасть, а то завтра скажу Арсамену, - повысил голос Герак. - Хозяин не велел задирать новичков.
- Ладно, ладно, - примирительно молвил Ардар. - Я же думал, может, они сами хотят познакомиться с нами поближе, только стесняются признаться.
Трое рабов, лежавших между Ардаром и Гераком, сдержанно захохотали.
Скоро все разговоры, шепотки и шуршания стихли, сменившись через пару минут многоголосым храпом.
Вжавшись правым боком в шершавые камни стены, Савмак лежал на спине, положив под голову скатанный кафтан и укутавшись по шею плащом, всё ещё с некоторой опаской вслушиваясь в шевеления и тихие вздохи ворочавшегося рядом без сна Герака. Но вот засопел негромко носом и он, а к Савмаку сон всё не шёл. Перед его уставившимися в невидимый потолок глазами, будто наяву, высветилось из темноты невыносимо прекрасное мраморное лицо Гереи, с устремлёнными на него изумрудными звёздами глаз, затем полуоткрытые налитые груди и вся её легко угадываемая под тонким облегающим платьем дивная, созданная для бесконечного наслаждения фигура. "И эту женщину, богиню, - думал он, - нужно будет отдать Палаку?.. Или не отдавать, оставить себе?.. Нет, придётся отдать - такая женщина рождена, чтоб быть царицей". Савмак грустно вздохнул. "Но как уберечь её от насилия? - обеспокоился он новым вопросом. - Ведь как только она окажется у нас в руках, рабы накинутся на неё, как свора голодных псов! И один я не смогу им помешать... И имя Палака вряд ли их остановит... Как же быть? Оставить её с дочерью здесь, захватив в плен одного Левкона?.. Нет, нельзя. И остальные, конечно, с этим не согласятся... Ага! Кажется, придумал! Нужно сделать упор на их жадность и страх. Пообещать, что Палак озолотит их, если они доставят её к нему целой и невредимой, и сдерёт с них живьём шкуру, если она пожалуется царю на их насилие. Это должно на них подействовать... Итак, как ни жаль, жену Левкона придётся отдать Палаку - другого выхода нет. Да, такая женщина не для меня". Савмак опять скорбно вздохнул. "А себе я выпрошу её дочь - думаю, Палак мне не откажет. Может, со временем, дочь станет такой же прекрасной, как и её мать. Хорошо бы... Может, ведунья, когда предрекала мне любовь царевны, имела в виду боспорскую царевну?.. Жаль, я даже не заметил, как она выглядит. На кого она похожа - на мать или отца? Хорошо бы - на мать..."
В бесплодных попытках припомнить хоть какие-то черты лица юной дочери Гереи мысли Савмака становились всё медленней и глуше, словно удаляясь от него по длинному тёмному коридору. Его налившиеся свинцовой тяжестью веки помалу опускались всё ниже и наконец сомкнулись, отгородив коридор с ускользавшими в бесконечность мыслями чёрным непроницаемым пологом.
Первый день раба Савмака в Старом дворце боспорских царей закончился. Сколько ещё ему предстоит таких дней и ночей?
5
На второй день после Фесмофорий, когда наступило полнолуние - самое благоприятное время для создания семьи, состоялась свадьба 16-летней дочери Гераклида Агафоклеи и 25-летнего сына Артемидора Каллиада.
Вечером накануне Каллиад и Агасикл (которому предстояло расстаться с холостой жизнью через день) по традиции закатили в одной из портовых харчевен прощальную пирушку для друзей, с участием лучших в городе музыкантш и танцовщиц и самых соблазнительных и дорогих гетер, естественным образом превратившуюся ближе к полуночи в разнузданную пьяную оргию, растянувшуюся до утра.
Утром в день свадьбы отцы жениха и невесты, каждый в сопровождении толпы празднично одетых родичей и друзей, не сговариваясь, сошлись у алтаря в центре агоры. Принеся жертвы Зевсу Совершителю, они вместе прошли на теменос и посетили с дарами и молитвами алтари и храмы всех богов, от которых зависело будущее семейное счастье и благополучие их детей: Геры Совершительницы, Афродиты, Деметры и, конечно, Артемиды Девы - главной покровительницы и защитницы всех херсонеситов.
Тем временем в празднично украшенных снаружи и внутри пахучими вечнозелёными ветками домах Артемидора и Гераклида женщины провели обряд омовения полуживого после ночной гулянки жениха и бледной как смерть, безучастной ко всему происходящему невесты животворной водой, специально доставленной из священного родника, бьющего из западного склона Девичьей горы.
Погода в этот день выдалась под стать настроению невесты: сумрачная, холодная, слезливая. С мрачного свинцово-чёрного моря по поперечным улицам то и дело с волчьими завываниями задувал крепкий порывистый ветер. С низкого, беспросветного, серого и холодного, как остывшая зола, неба, навевая тоску, сеял мелкий дождь попеременно с мокрым лапчатым снегом - вестником приближающейся зимы.
Минний рано утром, даже не позавтракав, ушёл в сопровождении своего раба в город, чтобы не глядеть, как его любимую уведут в чужой дом. Первую половину этого безрадостного дня он провёл возле Рыбного рынка среди оставшихся из-за непогоды на берегу рыбаков, а вторую - в Керамике среди гончаров, убеждая тех и других проголосовать на предстоящих выборах за него и других группирующихся вокруг Гераклида патриотов - противников скифского ставленника Формиона.
Между тем после полудня пришедший в себя жених, в нарядном белом хитоне, белом с золотой зубчатой окантовкой гиматие и с венком из осенних маргариток на голове, явился с толпой родных и друзей в дом Гераклида, где родня невесты приготовила для них богатое угощение.
Невеста, вся в красном, сидела на пиру среди женщин напротив жениха, скрытая от любопытных взоров наброшенным на лицо полупрозрачным пурпурным покрывалом. Как только на дворе стало смеркаться, гости поднялись со своих мест, от души благодаря хозяина и хозяйку за сытное угощение.
Каллиад подошёл к невесте и подал ей руку. Это был решающий момент, когда невеста ещё могла отказаться от замужества. Скрытая под густой вуалью Агафоклея, после недолгой паузы, когда не только жених, а все вокруг, казалось, перестали дышать, медленно подняла унизанную перстнями и тонкими браслетами руку, вложила её в протянутую ладонь Каллиада и поднялась со скамьи. С засветившейся на бледных губах победной улыбкой, Каллиад повел невесту сквозь радостно зааплодировавшую и загалдевшую хором толпу к выходу.
Выстроившиеся во дворе между домом и калиткой подружки невесты затянули жалобную песнь, обращённую к явившейся первой на вечернее небо звезде любви Геспер:
Геспер! Жесточе тебя несётся ли в небе светило?
Можешь девушку ты из объятий матери вырвать,
Вырвать у матери вдруг ты можешь смущённую дочку,
Чистую деву отдать горящему юноше можешь.
Так ли жестоко и враг ведёт себя в граде пленённом?
К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!
Выстроившиеся напротив друзья жениха ответили на притворную жалобу девиц хвалой прекрасной звезде любви:
Геспер! Какая звезда возвещает нам большее счастье?
Брачные светом своим ты смертных скрепляешь союзы, -
Что порешили мужи, порешили родители раньше...
Плачутся девушки пусть и притворно тебя упрекают, -
В чём упрекают тебя, не жаждут ли девушки тайно?
К нам, о Гимен, Гименей! Хвала Гименею, Гимену!*
(Примечание. Отрывки из свадебных песен Катулла в переводе С. В. Шервинского.
В отличие от не дошедшей до нас сквозь тьму веков скифской поэзии, которую автору поневоле пришлось придумывать самому, из великой литературы древних греков, к счастью, кое-что уцелело, чем автор и собирается с большим удовольствием пользоваться, по мере надобности знакомя читателя с жемчужинами подлинной поэзии древних эллинов (даже если её авторы жили чуть позже описываемой эпохи, или дошли до нас в переложении латинских поэтов, как, например, гименеи Катулла).)
Под жалобный скулёж закрытого в чулане Одноухого, Каллиад вывел Агафоклею на улицу и усадил на двухколёсную свадебную колесницу, богато разукрашенную серебром, позолотой, цветочными гирляндами и венками. Сев на покрытую красным бархатом скамью рядом с невестой, он принял вожжи и тронул пару впряженных в неё великолепных гладких белых лошадей в роскошной сбруе, с раскачивающимися над головами высокими султанами из алых страусовых перьев.