Впереди медленно едущей по широкой главной улице в сторону агоры высокой свадебной колесницы, играя и распевая громкими голосами весёлый гимн Гименею, шествовали семь троек кларнетисток, флейтисток и кифаредов. Привлечённые их слаженными голосами и музыкой, сотни любопытных горожан, несмотря на холод и слякоть, сбежались со всей округи полюбоваться женихом и невестой. Сразу за колесницей шла, освещая молодых ярко пылающим в сгущающихся с каждой минутой сумерках факелом, зажжённым от домашнего очага, молочная мать невесты Тирсения, заменившая её не дожившую до этого счастливого дня родную мать. За факелоносицей шествовали отцы, братья, сёстры и прочие родственники жениха и невесты, их друзья и подруги, общим числом около полусотни. Замыкала шествие закрытая кожаными пологами длинная скифская кибитка с приданым невесты, состоявшим из крупной денежной суммы, множества одежд, украшений, обуви, ковров, мехов, постельных принадлежностей, дорогой посуды, кухонного инвентаря и прочего, общей стоимостью не меньше, чем в десятую долю богатств её отца. За кибиткой, под присмотром Актеона, шли четверо крепких молодых рабов и столько же юных рабынь в новых светло-серых хитонах и добротных коричневых башмаках, "украшенные" начищенными до блеска медными ошейниками, на которых были выбиты их имена и имя их владелицы. Всё это имущество было собственностью невесты и в случае развода по вине или по желанию мужа должно вернуться вместе с нею в родительский дом.
Выехав на почти пустую агору, Каллиад остановил коней напротив входа на теменос. Сопровождаемые в качестве свидетелей толпой родных и друзей (музыканты, умолкнув, остались возле свадебной колесницы), молодые, держа друг друга за руки, прошли по освещённому десятком рабов-факельщиков величественному пропилону на территорию главных херсонесских храмов. Ставя на алтари дорогие мегарские чаши и миски с медовыми пряниками, фигами, финиками, орехами, изюмом и наполненные сладким имбирным вином драгоценные кубки, Каллиад молил богинь - покровительниц брака о своём с Агафоклеей семейном благополучии. Кроме совместных с мужем подарков, прощаясь с девичеством, Агафоклея по традиции срезала и оставила в дар Артемиде Деве длинную прядь своих чёрных волос вместе с выплетенной Бионой из её волос золотой лентой. На постаменте у мраморных ног Афродиты она положила с навернувшимися на глаза слезами поданные Бионой свои детские, празднично наряженные куклы, расшитый серебром и жемчугом девичий пояс и ещё одну прядь волос. Царице Гере она подарила собственноручно вытканный и расшитый тонкими золотыми узорами пеплос и головную повязку - диадему.
Вернувшись на агору, Каллиад и Агафоклея под вновь зазвучавшую весёлую музыку сели в колесницу и двинулись во главе свадебной процессии той же улицей обратно - к расположенному в нескольких кварталах от гераклидова дома дому Артемидора.
Перед входом молодых встречала мать жениха с трепещущим над закутанной в нарядную накидку головой масленным факелом, выстреливавшим в почерневшее небо подхватываемые порывистым ветром быстролётные искры. Сойдя с помощью Каллиада с колесницы, Агафоклея, придерживая левой рукой на груди срываемую озорником-ветром фату, поклонилась в пояс приветствовавшей её ласковым словом свекрови, взяла принесенные рабынями из кибитки сковороду и сито, как символ своих будущих домашних занятий, и последовала за свекровью в свой новый дом. Выстроившиеся во дворе перед входом в андрон артемидоровы рабы и рабыни осыпали новобрачных на счастье зёрнами злаков, бобами, маком и изюмом. Свекровь завела Агафоклею на поварню и обвела вокруг ярко пылающего домашнего очага, прося Гестию принять супругу сына как свою в её новом жилье. Прошептав чуть слышно вслед за свекровью непослушными замёрзшими губами ту же просьбу, Агафоклея задобрила Гестию тремя пригоршнями муки с поднесенной поощрительно кивающей, ласково улыбающейся свекровью старинной краснолаковой миски и вином из поданного Каллиадом позолоченного канфара.
Друзья счастливого жениха тем временем выпрягли из свадебной колесницы и увели в стойло, где для них были засыпаны полные ясли ячменя, красавцев-коней, купленных Каллиадом специально к свадьбе во время последней поездки в Скифию. Вынув из колесницы дышло (лишённую коней и дышла колесницу, вместе с драгоценной конской сбруей, тотчас укатили домой рабы её владельца), они занесли его во двор, изрубили на куски и вручили обрубки Каллиаду, немедля бросившего их в огонь домашнего очага - чтоб жене не на чем было уехать из его дома.
На этом со свадебными обрядами было наконец покончено, и многочисленные гости, рассевшись за составленные длинными, переходящими из комнаты в комнату рядами столы, принялись за поданный по старинной традиции прежде всех других блюд, чтоб молодой семье сладко жилось, медовый ячменный пирог.
На другой день довольный, как объевшийся сметаны кот, и бодрый, несмотря на две подряд бессонные ночи, Каллиад, его юная жена и радующаяся счастью подруги Биона вернулись в дом Гераклида как гости на свадьбе Агасикла, приведшего вечером в бывшие покои Агафоклеи новую хозяйку - дочь главного логографа Дамасикла Аполлониду. На этой свадьбе Минний уже присутствовал, и Каллиад несколько раз ловил его брошенные украдкой на Агафоклею сумрачные, как осенняя погода, взгляды. Но теперь, когда Каллиад убедился, что Агафоклея досталась ему нетронутой, и он сумел-таки впечатлить её на брачном ложе (доказательством чему служило её весёлое - не в пример вчерашнему - настроение и не сходившая с прелестных уст мягкая улыбка), эти взгляды не вызывали больше у него прежних ревнивых мук, тем более, что сама Агафоклея за весь вечер ни разу не взглянула в сторону Минния. Всякий раз, когда Каллиад обращал взгляд на Минния, его губы сами собой растягивались в надменную ухмылку победителя: пускай этот презренный беглый раб любуется его красавицей-женой - близок локоток, а не укусишь!
Следующие пять дней Херсонес, словно потревоженный пчелиный улей, был наполнен гулом предвыборных речей. Везде, где только скапливался народ - на агоре, на рыбном рынке, в термах, в гимнасие, в палестрах, в харчевнях - только храмы были избавлены от кипения мелких земных страстей! - претенденты на государственные должности из двух соперничающих лагерей обрушивали на головы и уши будущих избирателей словесные водопады доводов и контрдоводов в свою пользу. Иногда эти жаркие споры, когда все другие аргументы оказывались исчерпаны, завершались на потеху публике потасовкой - херсонеситы уже давненько такого не помнили!
Приверженцы Формиона, словно по команде, повели массированную атаку на бросивших им вызов сторонников Гераклида, стращая народ тем, что те хотят втянуть Херсонес в безумную и губительную войну с могущественным Скифским царством.
- Соседи-боспорцы только что доказали, что не такое уж оно и могущественное, - отвечали насмешливо их противники.
- Кто хочет голода, кто желает, чтобы скифы обратили в пепел наши усадьбы, сады, наши прекрасные виноградники, кому охота гибнуть от метких скифских стрел, - пугали привыкшие за последние годы к господству в полисных структурах друзья скифов, - пусть те отдадут свои черепки этим безумцам - сторонникам войны!
Кандидаты от противной стороны, одним из самых активных и красноречивых среди которых был Минний, призывали остановить неуклонное сползание Херсонеса стараниями Формиона и его друзей в бездну, на дне которой - окончательная утрата полисом элевтерии.
- Пора уже херсонеситам стряхнуть с себя оковы страха, которыми опутал нас Формион, окруживший себя скифской стражей, словно какой-нибудь варварский царь, и доказать, что жив ещё в наших сердцах доблестный дух предков! Пора показать, что Херсонес не Ольвия, преданная своими вождями ради торговых выгод во власть скифам! Что мы не станем больше терпеть опирающегося на скифские копья тирана! Пора, наконец, вернуть власть в Херсонесе народу!
Давно уже не слышали херсонеситы столь смелых и решительных речей. Многие полагали, что для Минния это рано или поздно кончится столь же плохо, как и для его отца. Примерно десяток молодых друзей Минния, ставших его горячими приверженцами, - среди них выделявшийся бычьей силой гончар-коропласт Дельф, сын клеруха Мемнона Парфенокл и рыбак Агел - сделались в эти дни его добровольными охранниками. Вооружившись вместо посохов толстыми дубинами и привесив к поясам не достававшиеся из сундуков и чуланов со времён эфебии акинаки, они утром встречали Минния у дверей гераклидова дома, сопровождали его повсюду весь день и прощались с ним поздним вечером у тех же дверей до следующего утра.