Дважды в день, перед завтраком и перед ужином, посланные Хоретом наверх рабы приносили из покоев царевен остывшие жаровни. Пока Герея и Элевсина спали за парчовыми пологами балдахина или нежились перед сном в тёплой ванной, Мада и Селенида вынимали из глиняных печек золу и прогоревшие угли (которыми Бохор потом удобрял землю на клумбах), насыпали из очага горячих, и рабы уносили их обратно. Ардар с Дадом носили жаровни в спальню старшей хозяйки, а Герак с Бохором - её дочери. Но с появлением "феодосийцев" Герак предложил Савмаку заменить Бохора, чему последний, конечно, был только рад. Так Савмак впервые оказался на втором этаже, где даже воздух был пропитан манящими женскими запахами.
Осторожно поставив горячую печку у изножья скрытого полупрозрачным шатром ложа Элевсины (две принадлежащие ей комнатки занимали юго-восточный угол гинекея), Герак провёл Савмака по всему верхнему ярусу - чтоб, если понадобится, новичок знал, куда идти. Они прошлись по пятикомнатным покоям Гереи по другую сторону от проходной комнаты с лестницей и даже заглянули на миг в её спальню в юго-западном углу, над дровяной кладовкой. Расположенная над андроном и большим триклинием бывшая тронная зала, превращённая Гереей в уставленную деревянными кадками и глиняными горшками с разнообразными цветами (и более всего - обожаемыми Гереей и её дочерью пахучими розами) зимнюю оранжерею, отделяла владения Гереи от четырёхкомнатных верхних покоев Левкона в северном торце над библиотекой. Герак пояснил ошарашенному этим буяющим посреди зимы и холодов яркими красками и запахами зелёным оазисом Савмаку, что Герея, ежегодно избираемая старшей жрицей Афродиты Небесной, каждое утро посылает в храм своей покровительницы и госпожи венок из свежих цветов. Спустившись по одной из мраморных лестниц в андрон, они вернулись на поварню с другой стороны.
По мере того как вступившая в свои права зима всё чаще задувала из-за Меотиды ледяными ветрами, припорашивая по ночам деревья и кусты в саду холодным лебяжьим пухом и остужая каменные стены дворца кусачими морозами, жаровни в спальнях хозяек и в оранжерее стали менять по нескольку раз на дню. Дозволили ставить на ночь по жаровенке в их чуланчики и рабыням. Что до рабов, то им пришлось законопатить камкой и второе окошко в своём подвале и, укутавшись поплотнее плащами, согреваться теплом собственных тел, теснее прижавшись друг к другу - Арсамен считал, что привычным к холодам варварам этого достаточно.
Разбуженный насланным владычицей ночи Аргимпасой кошмарным сновидением, в котором не он гнался на Вороне за чёрным волком, как было на самом деле, а выросший до размеров коня чёрный волк за ним, Савмак так и не смог больше уснуть, чувствуя, что епископ Арсамен вот-вот проскрежещет в замке ключом и объявит побудку. Ни отец, ни мать, ни братья, ни сёстры, ни Фарзой ни разу не приходили к нему во снах, а вот Ворон снился уже не в первый раз. Наверное, он тоже тоскует по нём и всё ещё ждёт его там - на другом краю скифской земли, подумал Савмак.
Представив с проступившей на губах улыбкой, как возрадуется его любимец его возвращению, он обратился мыслями к Герее, в который раз прокручивая в воображении картину, как он вырывает торчащий в плахе на поварне топор, а Герак и Дул вооружаются ножами, и они втроём - он впереди, Герак и Дул за ним - идут в большой триклиний. В коридоре Савмак разбивает обухом голову Хорету, после чего они врываются в триклиний. Савмак раскалывает череп наливающему в хозяйский кубок вино Дидиму, а затем - Арсамену. Дул и Герак, подбежав к Герее и Элевсине, приставляют к их горлам ножи, и Савмак, перекрикивая визги перепуганных рабынь, объявляет Левкона, его жену и дочь своими пленниками. Прибежавшим в триклиний на крики рабам и рабыням Савмак сообщает о своём замысле и предлагает им присоединиться, чтобы обрести в Скифии богатство и свободу. Разумеется, все они соглашаются ехать с ним в Скифию. Прежде чем всем двинуться с пленниками на конюшню, Ардар предлагает попользоваться всласть телами Гереи и её дочери. После того как, не слушая увещеваний Савмака, Ардар и его дружок Дад набрасываются на Герею и Элевсину, Савмаку ничего не остаётся, как в назидание остальным, уложить их с расколотыми черепами рядом с Арсаменом и Дадом. Пообещав Левкону, Элевсине и Герее, что больше их никто не тронет, Савмак велит связать им руки. Окружив плотным кольцом, рабы и рабыни ведут их мимо царского дворца на конюшню. Угрожая убить царского брата и царевен, они заставляют начальника конюшни запрячь в кибитки самых резвых коней (рабы-конюхи тоже с радостью присоединяются к ним), а воротную стражу - выпустить их из верхней крепости, потом из города, пропустить через ближнюю и дальнюю стены. Дуланак на облучке гонит галопом к Бику, Герак лежит с акинаком возле Левкона, ну а он - около Гереи (плачущая беззвучно Элевсина лежит между отцом и матерью), чувствуя сквозь одежду тепло и волнующую упругость её бедра и груди. Ещё в Старом дворце он пообещает Левкону, Герее и Элевсине, что отпустит их на границе, но проскочив Бик, кибитки с беглецами без остановки мчатся дальше. На удивлённый вопрос Левкона, Савмак признается, что везёт Герею в подарок Палаку. Герея, с мольбой в голосе, просит Савмака и Герака отпустить мужа и дочь, а с ней пусть делают, что хотят. Поддавшись её уговорам, Герак предлагает Савмаку отпустить Левкона и Элевсину. Савмак колеблется...
В этот момент за дверью послышался простуженный кашель Арсамена, проскрежетал замок, и епископ сипло прогудел в открывшуюся дверь команду подниматься, не дав Савмаку додумать, как он поступит с Левконом и Элевсиной.
Заглянув в трапезную, рабы обнаружили под лестницей пополнение: ночью бело-пегая сука Чайка ощенилась пятью щенками.
Нелюбезно поглядев на визгливо копошащиеся у материнских сосков слепые комочки, Креуса велела Дулу избавиться от них.
- Надо бы сперва доложить хозяину, ма, - остановил нагнувшегося к щенкам Дула Хорет. - Вдруг он захочет какого-нибудь оставить?
- Ладно, скажешь хозяину, - неохотно согласилась Креуса. - Только госпоже это не понравится, ты же знаешь...
Левкон, спавший, как всегда, довольно мало, не заставил себя ждать. Когда, окунувшись пару раз с головой в наполненную холодной водой ванну, докрасна растёршись с помощью Дидима грубым полотняным рушником и одевшись в чистое, он вышел из бальнеума, Хорет доложил о родившихся ночью щенках.
Войдя в трапезную, Левкон присел под лестницей на корточки и, с появившейся на губах улыбкой, принялся почёсывать одним пальцем спинки и головки жавшихся к тёплому материнскому брюху щенков. Заботливо облизывавшая своих беспомощных щенят Чайка, лизнув горячим шершавым языком руку хозяина, словно понимая, что сейчас решается судьба её детёнышей, устремила ему в лицо умоляющий взгляд.
- Ладно, пусть пока живут, - решил Левкон. Он успокаивающе погладил суку по голове. - Пусть Чайка порадуется материнству.
Савмак, наблюдавший за этой сценой вместе с Дулом из поварни, услыхав, что хозяин сохранил щенкам жизнь, почувствовал прилив радости и благодарности, словно царевич сотворил добро лично для него.
Сполоснув в поднесенной Мадой лохани руки, Левкон взял в левую руку поданную с поклоном Креусой мегарскую вазу с яблоками, фигами и финиками, а в правую - позолоченный канфар с неразбавленным лесбосским вином, и, сопровождаемый Арсаменом, Хоретом, Дидимом и Гераком направился в андрон. Поставив вазу с подношениями у ног Зевса, он вылил вино в чашеобразное углубление в центре выступающего из ниши алтаря и, воздев руки, попросил Громовержца и остальных глядевших на него раскрашенными глазами богов, чтобы наступивший день был благополучен для него, его жены, дочери и всех, кто пребывает под крышей этого дома.
- Сколько сегодня? - обратился он к Арсамену, закончив обряд.
- Пятеро мужчин и три женщины.
Левкон вздохнул.
- Ну, вели Гагесу впустить их. Здесь всё же теплей, чем на улице.