- Наконец-то милосердные боги позволили мне вновь тебя увидеть! - Широкие, светло-серые, подведенные синей тушью глаза Мелиады вмиг наполнились слезами. - Как ты живёшь там один вдалеке от родительского дома? Я так за тебя волнуюсь!
- Не беспокойся, мама! У меня всё хорошо, всё замечательно.
Мелиада всхлипнула и утёрла тыльной стороной ладони покатившиеся слёзы.
- Как ты возмужал за эти полгода, что мы не виделись! Стал такой красавец. Ты в этой форме прямо вылитый Ахилл, правда... Ну, дай же я тебя поцелую!
Привстав, Делиад подставил щёки и губы жадно потянувшимся навстречу пунцовым губам матери.
- Я попрошу Лесподия, чтобы оставил тебя хоть на несколько дней здесь со мной. Незачем тебе ездить в эту Скифию, - молвила со вздохом Мелиада, перебирая пальцами мягкие кудри сына. - Ты ведь не против побыть эти дни дома с матерью? Да и дедушка по тебе сильно скучает.
- Конечно нет, матушка!
- Вот и хорошо! - обрадовалась Мелиада. - Скажем, что ты захворал. А охранять послов найдётся кому и без тебя. Ну, сынок, рассказывай, как ты там живёшь в столице.
- Извини, мама, не сейчас. Я целый день провёл в седле, проголодался и устал как собака! Мы ещё успеем наговориться за эти дни.
- Конечно, конечно, милый! Какая же я глупая! - Мелиада опять притянула к себе голову сына и с нежностью запечатлела прощальный материнский поцелуй на его лбу. - Ну иди, иди, отдыхай, бедненький ты мой...
Вернувшись на Малый двор, на котором теперь горели всего четыре факела - по одному на каждой стороне - Делиад увидел, что он пуст; только на противоположной стороне, у кованой бронзовой решётки пропилона Ламах тихо беседовал с кем-то из телохранителей Лесподия. Заметив командира, Ламах оставил собеседника и направился ему навстречу. Приблизившись, декеарх доложил, что его воины накормлены, напоены и легли спать на свободных койках, а сам он, в отсутствие Полимеда, приглядывает за дверью его комнаты.
- Хорошо. Сходи, принеси мой седельный мешок.
- Слушаюсь.
Ламах поспешил на конюшню, а направившегося, было, вслед за ним пентаконтарха Галена, разумеется, прекрасно ему знакомого, как и все здешние воины, Делиад задержал расспросами, как поживает космет Мосхион, два года нещадно гонявший и мучавший его в лагере эфебов.
Через пару минут Ламах вернулся на Малый двор с большим кожаным мешком в руке. Не дослушав рассказ о Мосхионе и других командирах эфебов, Делиад пожал руку Галену и направился к расположенной около входного коридора, рядом с комнаткой привратника, лестничной клетке, велев Ламаху идти с мешком за ним.
Взяв один из стоявших в стенной нише возле входа на лестницу глиняных светильников, Делиад зажёг его промасленный фитилёк от горевшего над нишей ночника. Поднявшись вместе с Ламахом по крутым каменным ступеням на второй этаж, Делиад прошёл анфиладой тёмных пустых комнат в восточное крыло дома, где находилась его спальня. В отличие от проходных комнат, завешанных кожаными и ковровыми пологами, дверь спальни была деревянной.
Впустив Ламаха, Делиад швырнул тяжёлый шлем, который утомился таскать на сгибе левой руки, на стоявшее сбоку от двери кресло, и запер дверь на засов. Бесшумно ступая по покрывавшему гладкий паркетный пол ковру, декеарх подошёл к стоявшей у дальней стены широкой деревянной кровати, застеленной синим суконным одеялом, распустил кожаную тесёмку мешка и достал из него скатанный в плотный свёрток красный солдатский плащ, который он пять минут назад, убедившись, что за ним никто не подглядывает, переложил в конюшне из своего седельного мешка в мешок Делиада. Когда он аккуратно развернул плащ, Делиад, подняв повыше тускло мерцающий светильник, устремил из-за его плеча полный острого любопытства взгляд на груду металлических посудин, отсвечивающих трепещущими на полированных жёлто-красных боках огоньками.
Сутки тому назад Ламах, как и было велено, пришёл, как стемнело, в пантикапейский дом Делиада на верхней террасе и точно также уединился с ним в его спальне. Расспросив сперва, что именно находится в посольском ларце, декеарх приблизил своё устрашающее лицо к юному командиру и глухим полушёпотом изложил пришедший ему в голову дерзкий замысел, заключавшийся в том, чтобы опоить во время ужина Полимеда вином с усыпляющим зельем, после чего ночью подменить царскую золотую посуду на подобную, но из дешёвой меди и бронзы, желательно - позолоченную.
- Главное, чтобы купец не успел до этого показать настоящие царские дары двум другим послам. Потому завтра надо ехать так, чтобы не успеть до темноты в Феодосию и заночевать у Дамона. Мешок с золотой посудой мы надёжно припрячем до поры в пруду под корнями одной из верб. А когда на другой день подмена обнаружится в Феодосии, мы обвиним Полимеда, что он сам подменил царские дары ещё в своём доме, и вся вина падёт на него.
Делиад порывисто схватил своего хитроумного декеарха за запястья и, заглядывая близко в его решительные свинцово-серые глаза восторженно загоревшимися очами, воскликнул вполголоса:
- Давай сделаем это! Нельзя упускать такой случай!.. Но где взять снотворное зелье и посуду для подмены? Из моего дома брать, понятно, нельзя...
При условии, что Делиад даст ему сейчас достаточно денег, эту задачу Ламах брал на себя.
Накинув на короткий домашний хитон длинный коричневый плащ, Делиад вышел вместе с Ламахом из дому и поспешил в густых вечерних сумерках, без огня, чтоб не привлекать к себе внимание, к жившему двумя террасами ниже известному столичному трапезиту. Приложив свой перстень-печатку к долговой расписке, юноша получил кожаный кисет с двумя минами серебра (меняла и прежде не раз уже снабжал его деньгами "на мелкие расходы", нисколько не сомневаясь в платежеспособности внука Хрисалиска) и, выйдя на улицу, вручил его дожидавшемуся у калитки Ламаху. Декеарх торопливо сунул увесистый кошель за пазуху, под обшитый металлом кожаный панцирь. Они крепко пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: Делиад вернулся в свой роскошный дом, а Ламах быстрым, но осторожным, с оглядкой, шагом углубился в тёмные, безлюдные закоулки Нижнего города.
Негромко постучав молоточком в дверь знакомого торговца металлическими изделиями, у которого ему случалось покупать оружие, Ламах назвал себя вышедшему на собачий лай к калитке хозяину (раба-привратника у него не было) и сказал, что хочет сделать дорогую покупку, а ждать до утра не может. Приоткрыв маленькое оконце в калитке, торговец тотчас узнал декеарха соматофилаков по перебитому носу.
Ламах пояснил удивлённому неурочным визитом торговцу, что завтра рано утром он со своей сотней отправляется в Феодосию, и хотел бы, пользуясь случаем, привезти живущей там своей зазнобе, на которой собирается вскоре жениться, какой-нибудь приличный подарок: медную или бронзовую посудину с красивой чеканкой, возможно, даже позолоченную, - денег он накопил, должно хватить. Не желая упускать выгодную сделку, торговец открыл калитку и повёл покупателя в дом.
Из предложенной ему посуды Ламах остановил свой выбор на позолоченной внутри бронзовой мегарской чаше тонкой работы, которая наверняка должна понравиться его невесте. Затем, чтоб его сватовство удалось уж наверняка, Ламах решил купить ещё небольшой ритон из позлащённой меди, с устьем в виде кабаньей головы для отца невесты. Добившись, как полагается, небольшой скидки за двойную покупку, Ламах расплатился серебряными драхмами, завернул покупку в свой красный солдатский плащ из грубой шерсти, сунул свёрток под мышку и, очень довольный, крепко пожал на прощанье руку проводившему его до калитки хозяину, извинившись за столь позднее вторжение и пожелав ему спокойной ночи. Торговец, хитро подмигнув, пожелал декеарху доброго пути и удачи в Феодосии.
Постучавшись с этой же историей к ещё нескольким торговцам, через час Ламах имел в своём плаще все шесть описанных Делиадом посудин. Напоследок он завернул к знакомому лекарю, чей дом был доступен для страждущих в любое время, пожаловался, что из-за сильной головной боли не спит уже несколько суток и, не торгуясь, купил у него дорогостоящий флакончик с действенными и безвредными снотворными каплями...
Показав Делиаду свои покупки, Ламах опять аккуратно, чтоб не звенели при переноске, замотал их в свой плащ и передал юноше, который тотчас спрятал свёрток под ворохом одежды и постельного белья на дне стоявшего в углу спальни ларя.