Считается, что Дубенская Стромынская обитель была упразднена в 1764 году. На ее месте к XIX веку остались только часовенка и погост. Есть сведения, что и другая — Шавыкинская пустынь — была закрыта в тот же год. От нее почти ничего не осталось. Археологи в наше время пытались найти что-нибудь на этом острове, дабы доказать наличие серьезной обители. Работы велись в 1989 году. Но результаты не дали ничего. Да, какое-то поселение XV–XVII веков здесь находилось, найдены редкие осколки посуды. Но к XIV веку, когда бы тут мог появиться монастырь, ничего существенного отнести нельзя, кроме нескольких осколков той же керамики. А разве мог бы важнейший «обетный» монастырь, основанный самим Сергием Радонежским, возглавляемый таким подвижником, как Савва Сторожевский, не оставить после себя ничего?! Это и есть еще одно подтверждение в защиту наших доводов.
Мог ли Савва совмещать игуменство в Дубенской обители с духовничеством в Троицком монастыре? Ответ напрашивается сам собой. Это невозможно практически: расстояние (около 30 верст, почти 35 километров) не позволяет, да и уровень ответственности у духовника (одной обители) и игумена (другой) — разный. Вот почему позднее, когда Никон Радонежский откажется от игуменства в Троицком монастыре, покажет этим поступком, что затворничество, духовный подвиг с руководством монастырем совмещать не так-то просто. И это на территории одного монастыря! А если добавить «раздвоение» между двумя обителями, да еще и дорогу между Дубенским и Троицей длинною в целый день пути (если на подводе) или два дня (пешим ходом), будет понятно — как было всё на самом деле.
Кстати, если принять версию, что Савва — будущий Сторожевский — все же был игуменом Дубенского монастыря, то он будет выглядеть в этом случае, как неуживчивый в монастырской среде человек, словно он никак не мог прижиться на одном месте, все время менял место обитания. Иногда такие перемены могут быть похожи на некий «карьерный рост», о котором в отношении данного человека даже и говорить не имеет смысла. В самом деле, получается так: то он жил в Троице, то уходил в игумены Дубенского, затем возвращался обратно, через некоторое время уже игуменствовал опять в той же Троице, после этого взял да и ушел в Звенигород, наконец, основал свой монастырь, откуда ушел в скит, где и скончался.
Не слишком ли «замысловат» путь для духовного подвижника? Он в данном виде не очень соответствует образу молчальника-исихаста того времени, который довольствовался тем, что у него есть, и никогда не стал бы «бегать» из монастыря в монастырь, тем более обладая высоким авторитетом у Троицкой братии, избравшей его своим духовником. Духовник от своей паствы, от своих детей духовных — далеко не уходит. Они нуждаются в нем ежедневно, а иногда и ежечасно, тем более — в средоточии всех самых трудных внутренних человеческих проблем и борений, коим является монастырь.
Скорее всего, реальность была гораздо проще: Савва не переселялся в Дубенский монастырь, а укреплялся в вере в одном и том же месте. То есть он никуда не уходил из Троицкого, был в его стенах сначала молодым иноком, затем духовником, наконец, игуменом и лишь после возвращения на пост настоятеля Никона Радонежского покинул свою первую, единственную и главную обитель, чтобы начать новую жизнь в скиту у горы Сторожи близ Звенигорода.
Подведем итоги наших рассуждений. Картина получается очень наглядная, особенно если перечислить кратко все вышеупомянутые совпадения.
1. В 1379 году Сергий Радонежский основывает монастырь в честь Успения Богородицы (известный факт). И вдруг (по более поздним источникам), через год, в 1380-м, он почему-то опять основывает монастырь в честь Успения Богородицы.
2. Оба монастыря заложены им на реке Дубенке, потому и тот и другой называются одинаково: Успенский Дубенский монастырь.
3. Сергий назначает игуменом монастыря инока Савву и в другой такой же монастырь назначает настоятелем инока Савву.
4. Оба Саввы начинают свое игуменство около 1380 года и завершают его практически одновременно — в 1392 году.
5. Оба монастыря находятся почти на одинаковом расстоянии от Троицкой обители.
В истории такие совпадения если и бывают, то скорее теоретически. В реальности понятно, что их не могло быть. Ясно, что речь просто идет об одном и том же монастыре и об одном человеке по имени Савва. И выше мы уже изложили подробно: почему это не Савва — будущий Сторожевский, а Савва другой — Стромынский, именуемый также среди братии «Однооким».
Выводы же таковы. Рассказ об игуменстве в Дубенской обители — скорее всего ложная (тупиковая) ветвь жизнеописания Саввы Сторожевского. По-видимому, эти данные имеют отношение к другому монастырю и другому Савве: к Успенской Дубенской Стромынской обители и ее второму игумену Савве Стромынскому (Савве Одноглазому). Второй монастырь если и возник спустя столетие, то быстро исчез, а уже по прошествии полутора столетий — в XVI веке — появилось предположение о «втором Савве», который как будто мог быть Саввой Сторожевским. Предположение это, похожее на миф, было неожиданно активно и бездоказательно подхвачено в XIX столетии одним из авторов истории Русской церкви, а затем — вослед ему — еще несколькими исследователями, ссылавшимися на него и друг на друга. Хотя тогда же другие профессиональные историки Церкви и светские историки уже высказывались против таких предположений. Остается констатировать: прямых подтверждений мифу — как это ни печально — до настоящего времени не имеется.
Старец Савва — Андрей Рублев — «Спас Звенигородский» — «Троица»
Гипотеза 13
Тот, кто не хочет внимать шепоту вечности, будет внимать ее громам.
Даже если мы уже и говорили об этом, то стоит повторить. Не случайно нам пришлось вынести этот ряд имен и названий в отдельный заголовок. Крайне необходимо, чтобы читатель еще раз глазами увидел их сочетание и последовательность.
Почему-то Савва Сторожевский был в сознании потомков и исследователей его жизни словно «сам по себе». А иконописец Андрей Рублев — в другом «измерении». Прославленные иконы — вообще обитали где-то в сферах истории искусства или изучения идей «троичности» Сергия Радонежского. Вышеперечисленные имена и их творения обсуждались учеными и почитателями, мысль приближалась к правде, вокруг да около, все было «близко», как в детской игре — «холодно», «тепло», «теплее». Но не «горячо»!
И вот теперь давайте соединим все в нужной и единой цепи. И поговорим об этом. Кратко, но ясно и открыто.
Разве иконы Рублева не были найдены в Звенигороде? Разве они не были написаны им во времена обитания там Саввы Сторожевского? Разве не висели они в иконостасах храмов на Городке и горе Сторожи?
Все так и было.
Но почему же тогда мы следуем какой-то «логике Андрея Тарковского», которую он применял, снимая фильм о Рублеве (подробности о фильме — позднее)? Я имею в виду то, что мы придумываем реалии, которые на самом деле были совсем другими.
Мы считаем Андрея Рублева в эти времена таким зрелым иноком-иконописцем, что он вовсе не нуждался ни в чьем духовном водительстве. Почему-то Звенигородский чин он в первый период своей жизни — в 1390-е годы — написал «сам по себе». А вот икону «Троица» — в начале 1420-х годов, в период своего расцвета, он без влияния Сергия Радонежского написать никак не мог! Не странная ли логика? Ведь Сергий Радонежский скончался аж за три десятилетия до этого — в 1392 году! С тех пор прошло не только много лет, но и сама реальность переменилась достаточно сильно. Сменилось поколение церковных архиереев, произошло глобальное изменение в русском великокняжеском престолонаследии, начались долгие «феодальные войны» и смута, связанная с наследством Дмитрия Донского. А Андрей Рублев почему-то взял и написал икону «Троица» именно чуть ли не по «наказу» преподобного Сергия.