А через день под Черным белогорьем нас снова догоняет зима. Мрачное каменистое плато встречает нас ураганным, чуть не сбивающим с ног ветром.
Выходим на гребень, ожидая увидеть что-нибудь новое, но напрасно. Впереди все то же: камни, мох, снег и ветер. Слева темнеют глубокие долины, затянутые серой мглой. Это идет непогода. Скоро и над нами вместе с поземкой начинает почти горизонтально проноситься мелкий колючий снег. Радуют только туры, — значит, мы на верном пути.
Идарское белогорье — царство высокогорной тундры — долго не отпускает нас от себя, заставляя шаг за шагом преодолевать топкие мхи и глубокий снег. Редкие малорослые лиственницы и кедры стоят здесь согнутые, отвернувшись от постоянных ветров.
Только на сороковой день похода мы достигаем истоков Идара — места, откуда должны спуститься с белогорий в тайгу, к верховьям Кингаша.
Снег кончается как-то внезапно, и мы уже идем среди зеленой травы и высоких кедров, между которыми желтеют березки, пламенеют рябины. На каменистой тропе после дождей скопилось много воды и грязи. Трикони то скрежещут по камням, то чавкают в черной жиже. Хуже всех приходится Мике — у нее распухла нога, она еле ковыляет, а по такой дороге и со здоровыми ногами идти не просто. Скоро весь лес становится сплошным скопищем упавших стволов, поваленных в разных направлениях, громоздящихся друг на друга. Тропа петляет между ними, так что возникает впечатление, что мы вовсе не движемся вперед, а только обходим вокруг бесконечные завалы, перелезаем через бревна, прыгаем по корням или, согнувшись в три погибели, пролезаем под нависшими над тропой стволами, непременно цепляясь за них кто ружьем, кто кастрюлей, кто рукояткой от топора.
Хочется думать, что мы на Кингаше, но по карте что-то не получается. На карте зато нанесена тропа, очень похожая на нашу и идущая по Среднему Кусу на Караган. Интересно, где же мы на самом деле?
21 сентября
Дождь лил всю ночь с небольшими перерывами. Лил он и утром. Проснувшись, мы увидели беспросветно серое небо, мокрые березы, а рядом вздувшуюся по сравнению со вчерашним днем речку.
Владик ночью воевал с мышами. Они бегали прямо по одеялу, и он все боялся, что они съедят продукты из-под головы у дежурных.
К Танюшке, как всегда, очередь на перевязку. Но она заявила всем, что ихтиоловой мази осталось только для Мики. А у Мики нога опухает с каждым днем. Краснота дошла до пальцев с одной стороны и до щиколотки с другой, а на самом подъеме зияет страшная, гнойная язва с синеватыми краями. Ботинок на эту ногу уже не надевается. Вчера Мика шла в ботинке Лехи, сорок первого размера. Сегодня не влезает и этот. Мика, недолго думая, решительным жестом разрезала свой ботинок на пoдъeме впиxнyлa в него больную ногу. Тут же произошел скандал с перекладкой рюкзака. Сашка хотел взять у Мики канат, но она на него так посмотрела, что инструктор, сначала отобрав канат силой, вынужден был отдать его обратно. Взамен он взял все-таки запасные ботинки. Алику удалось стащить из Микиного рюкзака котелок с изюбровым жиром.
Первые шаги Мика еле ковыляла, потом немного разошлась, но, очевидно, ей это стоило многого, потому что она не видела ничего кругом и не слыхала, о чем говорили на привалах.
Стоило нам тронуться в путь, как опять начал моросить дождик. Дорога все так же идет по тропе, усыпанной мокрыми березовыми листьями. Березы по сторонам тропы становятся все прозрачнее, и с каждым порывом ветра с них слетает дождь желтых листьев. Они падают и на нас и прилипают к мокрым капюшонам и рюкзакам.
Мы молча идем по устланному золотыми листьями лесу под то утихающим, то усиливающимся дождем. Временами возникает впечатление, что идешь воскресным днем по подмосковному парку, под ногами шелестят опавшие листья, и далеко вперед видна аллея между прозрачными снежно-белыми стволами. Кажется, что вот-вот за поворотом покажется киоск «Пиво-воды» или в крайнем случае столб с надписью: «Граждане, берегите лес от пожаров, лес — это богатство нашей Родины». Но вместо этого показывается новый завал или поваленный ствол. Кончается березняк с обгорелыми остовами кедров, и начинается великолепный сосновый бор. Раза три попадаются столбы с цифрами. Наверное, это отметки заповедника. Чувствуется близость обжитых мест. Все чаще следы кострищ. Несколько раз видели странные перекладины между деревьями, то ли остатки балаганов, то ли какие-нибудь ловушки или станки.
22 сентября
Сегодня Мика не смогла выйти из палатки без посторонней помощи и прыгала на одной ноге, опираясь на соседей. Когда она вернулась в палатку, было принято новое решение. Ясно, что так Мика идти дальше не должна. Поэтому решили палатку не снимать и оставаться на месте. Сашка с Петей уходят вперед, чтобы быстро выйти к населенному пункту, найти врача и выслать за Микой лошадь. Договорились, что если через шесть дней они не вернутся, то мы своими средствами двинемся вперед по тропе. Взаимно обещали делать при всех раздвоениях тропы и в сомнительных местах зарубки с пометками. Ударная бригада тронулась в путь, а мы остались на своей мокрой полянке под хмурым осенним небом у затухающего костра. Настроение было не слишком веселое — неизвестно, сколько придется ждать и дождемся ли вообще. Мика «сначала бурно протестовала против такого решения, но потом смирилась и, нахохлившись, как замерзший воробей, уселась в палатке. Алик и я отправились на заготовку дров. Леха возился с ружьем. Владика пытались отправить на охоту, но он решительно сопротивлялся, говорил, что птица сейчас не садится, что ее тут вообще нет, что он не охотник и никогда им не будет. Зато Леха умудрился возле самой палатки убить какую-то рябенькую птичку с серыми крыльями, на которых голубели небольшие перышки. После ощипывания от нее мало что осталось, но суп все же предстоял мясной.
Леха еще сократил норму — сегодня на ужин одна кружка крупы, вернее полкружки гречи и полкружки манки. Утешили только крохотные лапки и крылышки неудачливой птички.
Зато к чаю Лешка выдал вдруг по десять кусков сахара, объявив во всеуслышание, что начинает тратить «НЗ». А после ужина, воровато прячась за палаткой, мы вернули ему по восемь кусков. Не вернула только Мика, ибо ничего не знала о тайном сговоре. Ведь ей нужно хоть немного улучшить питание, чтобы скорее поправиться. А разве она согласилась бы сама на усиленный рацион?
…И опять по тенту стучал надоедливый дождь, и дымил догорающий костер. А скоро стук дождя сменился сухим шелестом. Когда кто-то высунул голову из-под одеяла, то оказалось, что идет снег. Опять снег! Это уже наш третий снег: первый в трубе, второй — на белогорьях и третий — здесь.
Мы поплотнее укутались, поджали под себя стынущие ноги и уснули. Нас уже не удивишь ничем. А как-то ночуют наши ребята с одной плащпалаткой?
23 сентября
Спать было холодно, ноги так до самого утра и не согрелись. Вылезая из-под одеяла, мы увидели покрытые снегом кусты, согнувшиеся березки, побелевшую траву, на которой резко чернел круг от костра. Первым вылез из палатки Леха и принялся разводить костер. Он ведь у нас сегодня дежурит в единственном числе и впервые будет готовить затируху — уже из одной кружки муки! Главным консультантом был Алик, остальные медленно оттаивали у утреннего костра. И вдруг послышались шаги, говор.
На тропе стояли два всадника с карабинами, один на высоком строевом коне, другой на маленькой бурой лошаденке. Люди, первые люди за полтора месяца!
Им навстречу выбежали Леха и Владик. Должно быть, у наших ребят был довольно странный вид: из-под капюшонов торчат шляпы, а из-под шляп — грязные заросшие физиономии. И в ответ на приглашение подъехать к палатке всадники попросили показать документы. Леха тут же притащил кучу паспортов и студенческих билетов. Но на гостей более убедительно подействовало появление девочек, тащивших Мику. Они мельком взглянули на кучу документов, привязали лошадей и подошли к костру. Первый вопрос, который им задали, был: «Где мы?» Ответ был: «На Кингаше». И до Чушкина зимовья на берегу Кана всего двадцать километров! Вот было радости! Приезжие смотрели на нас сочувствующими глазами, качали головой, говорили: «Однако отощали вы, ребята». Потом один принес переметную суму и широким жестом высыпал из нее сухари. Затем добавил изрядный кусок мяса. Вот это был подарок! Мы не знали, как и благодарить этих незнакомых людей, но они в ответ на все наши излияния пояснили просто, что в тайге иначе не бывает. После долгих просьб один из них согласился назвать себя: Пермяков, из села Тугач, Саянского района. Другой все больше молчал, кутался в плащ. Оказалось, он болел. Поэтому они спешили и даже не захотели попробовать нашу затируху, в которую Леха на радостях вбухал последние три кружки муки. Мы требовали от них известий о международной обстановке, об уборке хлеба, о футбольных матчах. Но они сами пробыли десять дней в тайге и потому не могли сказать нам ничего вразумительного. Постояв у костра, они сели на лошадей и уехали, посоветовав на прощанье не налегать на сухари.