А потом на ферме одна енотиха щенков три штуки принесла — два нормальных, а последний полудохлый. Заводчик его сразу списал — не жилец. Дед Иван смекнул, что к чему, и упросил щенка этого ему отдать, всё равно ведь списанный. Фермер противиться не стал, сказал только, что на ферме задохлику не место.
— Больной он. Забирай, если хочешь, но здесь я держать его не позволю. Мало ли, какая зараза… Да и всё равно сдохнет, только зря возиться будешь.
Выкормил дед Иван своего питомца, выходил. Повозиться, конечно, пришлось немало. Втихаря с собой на ферму за пазухой таскал, чтобы кормить по времени. В подсобке по карманам прятал. Другие работники знали, но помалкивали — видели, что он со зверьком этим нянчится, как с ребёнком. Может, для человека это единственная радость в жизни, зачем вмешиваться-то? Даже вступились за деда Ивана, когда фермер его застукал за кормлением щенка. И всё равно уволили его — дескать, поставил под угрозу поголовье. А там уж два месяца до пенсии оставалось, так что не очень-то и обидно было.
— Картохи в подвале полно, консервов хватает… Протянем как-нибудь, да, зверь? — приговаривал дед Иван, сидя дома за столом и подкармливая любимца маленькими кусочками сырой курятины. — Эх… Знатный бы из тебя воротник вырос для моей Соньки… И чего она за тебя аж с того света вступилась, а?
С того дня к еноту и приклеилась кличка Воротник, а почему за судьбу этого зверька так волновалась покойная супруга деда Ивана, выяснилось только через год.
Как-то раз следующей зимой полез дед в погреб овощей набрать для борща, а одна из ступеней под ним проломилась. Упал вниз, головой с размаху трёхлитровую банку с компотом разбил, поранился сильно. Холод жуткий, метель, а он лежит в погребе без сознания, и помочь некому.
Как Воротник тогда из закрытого дома выбрался, дед Иван до сих пор так и не понял. Сосед рассказывал, что звуки странные услышал, как будто сверчок на улице поёт, да только больно громко и зимой — странно, в общем. Вышел на крыльцо, а там енот мечется туда-сюда. Встаёт на задние лапы, верещит и вроде как зовёт куда-то. Натянул сосед валенки, накинул полушубок на плечи и пошёл за зверем — изловить хотел, чтобы тот не нахулиганил чего. А Воротник его к подвалу деда Ивана заманил и сам вниз шмыгнул.
Старик тогда целый месяц в больнице пролежал. Врачи говорили — чудом от смерти спасся. А и правда ведь чудом — жена-то покойная наперёд знала, что к чему случиться должно. Она и потом, в больнице, к нему являлась, но не говорила ничего больше, а только улыбалась.
А енота сосед кормил всё это время. Пытался к себе забрать, но тот постоянно обратно в дом деда Ивана убегал. А уж как Воротник обрадовался, когда хозяин домой вернулся — не передать!
***
— Это для вас он зверь дикий, — разошёлся дед Иван не на шутку, — а для меня никого роднее него нету! В лес его? В зоопарк? Куда?! Он ручной, домашний, ему человек нужен! Семь лет с самого рождения при мне живёт и дальше жить будет! А ежели мы вам мешаем кому, то переехать недолго. Не впервой, да, Воротник? Какой это уже переезд по счёту будет? Третий? Воротник, ты где?
А пока гости с открытыми ртами слушали старика, оставшийся без присмотра енот благополучно улизнул и аккурат в это время хозяйничал в соседском курятнике, лакомясь свежими яйцами. К счастью, птицу потрепать не успел — дверь была открыта, и куры с громкими воплями носились по двору, оповещая хозяев о творящемся в их владениях бесчинстве.
Деду Ивану всё же пришлось переехать. Куда — никто не знает. Дом продал, и новый адрес никому не оставил. А кому оставлять? И зачем? У него ведь и правда кроме хитрого любителя курятины никого не осталось. Наверное, живут теперь вдвоём где-нибудь на отдалённом хуторе, где сбежавший в очередной раз Воротник не доберётся до чьего-нибудь птичника. Ну или свой курятник наконец-то завели, чтоб пушистый проныра по соседям не шастал.