Последнее наиболее ярко проявилось в первой нашей массовой публикации. В журнале «Молодая гвардия», № 2, 1990 г. была опубликована статья «Концептуальная власть: миф или реальность», в которой всё в общем-то было сказано на 5 страницах текста. И на наш взгляд, для общества думающих людей той публикации было бы вполне достаточно, чтобы в короткие сроки изменить его жизнь без общественно-экономических потрясений. Однако из публикации выяснилось, что редакция посчитала себя более знающей и понимающей, чем авторы: редакционные гуманитарии без тени сомнения, заглянув не в тот словарь, везде «исправили» термин «предиктор» на бессмысленный в контексте данной статьи термин «предикатор», извратили смысл кое-каких предложений и изменили номер Директивы СНБ США 20/1 от 18.08.1948 г., легшей в основу западных планов разрушения и перестройки СССР. Читающая публика статью быстро «пробежала» и быстро забыла. Никакой деятельной концептуально властной реакции не последовало несмотря на тираж в 700000 экз. и распространение журнала преимущественно в «патриотически обеспокоенной» уже в те годы среде, оказавшейся по сути дела собранием благонамеренных, но недееспособных интеллектуальных иждивенцев, лишенных самодисциплины и свободы воли.
Речь идет об отношении основной статистической массы, а не об исключениях, попадающих в «хвосты» статистических распределений. Такое отношение основной статистической массы привело нас к пониманию того, что обществу в целом предстоит длительный период освоения принципиально новых (концептуальных) знаний и их адресного распространения в различных социальных слоях, и в первую очередь среди тех, кто по своей инициативе обращался к нам ранее за информационной поддержкой в концептуальной деятельности.
Восприятие же содержания работ, как показывает наш опыт, мало зависит от формы изложения, но в большей степени обусловлено реальной нравственностью и строем психики читателя к тому моменту, когда он с ними сталкивается:
«Мертвая вода», умышленно написанная во властном тоне и изначально адресованная государственной и научной «элите» СССР - неприемлема для очень многих даже из тех, кто не состоялся в качестве «элиты»;
«Вопросы митрополиту Иоанну и иерархии Русской Православной Церкви», написанные с полным уважением и доверием к собеседнику - также неприемлемы для очень многих, кто хотел бы в лице традиционного православия видеть «доброго пастыря» русского народа и духовную основу многонационального государства, чьи народы исповедуют различные вероучения.
Множества тех, кому неприемлемы обе работы в общем-то совпадают. Но, если в случае «Мертвой воды» неприемлющие её большей частью объясняют свое неприятие ссылками на «безапелляционный» стиль изложения, то в случае «Вопросов… иерархии Русской Православной Церкви» неприемлющие просто впадают в бессмысленную истерику и ничего не возражают по существу (разве, что сообщают: «Вопросы…» несовместимы с традиционным православием, что нам и без их истерик известно с начала написания этой работы); но редко кто из неприемлющих после этого всё же задумывается о роли церкви в судьбах народов России; и уж совсем никто не возразил по существу, показав ошибочность и ложность высказанных в них мнений.
Первоначально мы были несколько удивлены тем, что «Вопросы (…) иерархии…» вызывают истерику неприятия у представителей марксистских партий, хотя те ранее провозглашали, что «религия - опиум для народа». Впоследствии оказалось, что и «Краткий курс…», в котором изложена теория подобия многоотраслевых производственно потребительских систем, метрологически состоятельная математическая модель, теория социалистической экономики и перехода к коммунизму, также оказалась неприемлема для партий, называющим себя «коммунистическими», поскольку, как выяснилось, они прежде всего бездумно привержены марксизму, а лозунгами справедливости просто морочат народу головы, одновременно прислуживая заправилам мира, стремящимся несправедливость осуществить более изощренными средствами, по какой причине реальные знания о социологии, истории, экономике всем «коммунистическим» партийным структурам - прямая помеха в их гнусной деятельности.
Но кроме чисто нравственной неприемлемости наших работ для многих препятствием к их освоению является ещё и «лень ума», которая в различных социальных слоях общества проявляется по разному. Среди тех, кто причисляет себя к управленческой «элите» лень ума отражена в типичном диалоге примерно такого содержания:
– Очень сложно написано, это не будет понято простыми людьми.
– А вы, лично вы, поняли всё или можете конкретно показать, что непонятно?
– Ну, у меня-то два высших образования, я кандидат (доктор) таких-то наук, а простому человеку это не под силу. Нужно упрощенное не «наукообразное» изложение концепции, которая в короткие сроки стала бы доступной широким массам. (По умолчанию: а я буду вождем и лидером таких масс, которые и поднимут меня на вершину власти).
– Концепция Общественной Безопасности («Мертвая Вода») не лифт, который должен вознести вас на вершину власти, где, как было всегда раньше, вас будет ждать роскошный «пир бессмертных». «Мертваая Вода» - всего лишь «инструкция по альпинизму» и мы не можем вам дать гарантии, что вы первыми подниметесь на эту вершину. С «элитой» (в вашем понимании) покончено, а «альпинистов», подобных вам, а также способных подняться вверх без ваших санкций, сегодня достаточно.
Проявилась эта «лень ума» и в процессе парламентских слушаний Концепции Общественной Безопасности 28 ноября 1995 года, когда все её оппоненты в Госдуме РФ, не вдаваясь в содержательную критику представленных на рассмотрение экспертов материалов концепции, формально разделились на две группы, оказавшихся в разногласиях между собой.
Представители первой заявили, что материалы концепции слишком сложно написаны, перегружены непонятными терминами и требовали даже «толковый словарь незнакомых слов».
Представители второй группы были противоположного мнения и заявили, что в концепции нет ничего содержательно нового, а всё, в ней изложенное, и без того давно известно и потому банально.
Если первые большей частью были гуманитариями, то вторые так или иначе были знакомы с системным анализом и версиями теории управления в её узкотехнических приложениях.
Противоречивость высказанных ими оценок по содержательно единым материалам концепции с нашей точки зрения объясняется тем, что все слушатели (их было большинство из присутствующих на заседании комитета Думы) и читатели (их было меньшинство) привыкли реагировать только на известные им слова в привычном для них словосочетании, поскольку подобные слова вызывали в их сознании привычные их пониманию образы уже понятных для них явлений и процессов. Поэтому первая группа экспертов (она и составляла большинство), встретившись со знакомыми словами в незнакомом для них словосочетании, не смогла выстроить в своем сознании и новых для них образов социальных явлений, описанных в концепции. Но ответом им может быть лишь изречение Козьмы Пруткова: «Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы, а потому что сии вещи не входят в круг наших понятий.» Ответом вторым, встретившим знакомые слова в привычном для них словосочетании, было: «Да, всё что описано в доложенной вниманию экспертов Концепции Общественной Безопасности всем «давно известно». Но в мире есть много вещей и явлений, о которых «всем и всё давно известно», но которые не принято обсуждать не только в подобных аудиториях, но даже наедине с самим собой. И потому, если вы сможете показать работы, в которых уже описаны «известные» всем процессы и явления, то мы вам будем очень признательны. Кроме того, если это всё «общеизвестно и само собой разумеется», то почему в России государственное управление, бизнес, политические обозреватели и аналитики ведут себя так, будто этого не знают и не понимают?»