— Ты много воевал? — спросил Дардалион.
— Больше, чем следует, — сказал Нездешний, снова останавливаясь и оглядывая дорогу.
— Ты говорил, что священники гибнут потому, что не находят в себе мужества снять свои одежды. Что ты имел в виду?
— Разве непонятно?
— Казалось бы, наивысшее мужество в том и состоит, чтобы умереть за свою веру.
— Чтобы умереть, никакого мужества не требуется, — засмеялся Нездешний. — А вот чтобы жить, нужна большая смелость.
— Странный ты человек. Разве ты не боишься смерти?
— Я боюсь всего на свете, священник, — всего, что ходит, ползает или летает. Но прибереги эти разговоры для вечернего костра. Мне надо подумать.
Тронув коня каблуками, Нездешний въехал в небольшой лесок. Там, в укромной лощине у тихого ручья, он спешился и ослабил подпругу. Лошади хотелось пить, но Нездешний стал медленно вываживать ее, чтобы она остыла перед водопоем. Потом он расседлал ее и покормил овсом из торбы, притороченной к седлу. Привязав лошадей, он развел небольшой костер в кольце из камней и разостлал рядом одеяло. Закусив холодным мясом, от которого Дардалион отказался, и сушеными яблоками, Нездешний занялся своим оружием. Наточив все три ножа на бруске, он разобрал и почистил арбалет.
— Занятная штука, — заметил Дардалион, — Да, мне его сделали в Венгрии. Очень полезное оружие: бьет двумя стрелами насмерть с двадцати шагов. — Значит, тебе приходится близко подходить к жертве.
Нездешний впился своими мрачными глазами в Дардалиона.
— Не вздумай судить меня, священник.
— Я просто так сказал. Как случилось, что у тебя увели лошадь?
— Я был с женщиной.
— Понятно.
— Боги, это же смешно, когда молодой парень напускает на себя такой вот чопорный вид. Ты что, никогда не спал с женщиной?
— Нет. Я и мяса не ел последние пять лет, и вина не пробовал.
— Скучная жизнь, зато счастливая.
— Нет, не скучная. Жизнь состоит не только из утоления телесных аппетитов. — Я того же мнения. Но их порой тоже утолить не мешает.
Дардалион промолчал. Что толку объяснять воину, как гармонична может быть жизнь, посвященная воспитанию духа? Как радостно парить невесомым и свободным под солнечными ветрами, и путешествовать к далеким мирам, и видеть рождение новых звезд. Как легко бродить по туманным коридорам времени.
— О чем задумался? — спросил Нездешний.
— О том, зачем ты сжег мою одежду, — сказал Дардалион и вдруг понял, что этот вопрос не давал ему покоя весь день.
— Да так, взбрело в голову. Я долго был один — захотелось побыть в чьем-нибудь обществе.
Дардалион, кивнув, подложил в огонь пару веток.
— Больше ты ни о чем меня не спросишь?
— А тебе хотелось бы?
— Пожалуй. Сам не знаю почему.
— Сказать тебе?
— Не надо. Я люблю загадки. Какие у тебя планы на будущее?
— Разыщу братьев из моего ордена и вернусь к своим обязанностям.
— То есть умрешь.
— Возможно.
— Не вижу в этом никакого смысла — впрочем, жизнь вообще одна сплошная бессмыслица.
— Но хоть когда-нибудь она имела для тебя смысл?
— Да. Давным-давно, пока я не сделался коршуном.
— Я не понимаю.
— Вот и хорошо. — Воин лег, подложив под голову седло, и закрыл глаза.
— Объясни, — попросил Дардалион.
Нездешний повернулся на спину и открыл глаза, глядя на звезды.
— Когда-то я любил жизнь и радовался солнцу. Но радость бывает недолговечной, священник, — и когда она умирает, человек начинает спрашивать себя: почему? Почему ненависть настолько сильнее любви? Почему зло всегда вознаграждается? Почему сила и проворство значат больше, чем праведность и доброта? Потом человек понимает, что ответов на эти вопросы нет — и что ему, если он хочет сохранить рассудок, надо изменить свои взгляды. Когда-то я был ягненком и играл на зеленом лугу. Потом пришли волки. Теперь я стал коршуном и летаю в иной вселенной.
— И убиваешь ягнят, — прошептал Дардалион.
— Ну нет, священник, — хмыкнул, поворачиваясь на бок, Нездешний. — За ягнят мне не платят.