— Что же заставило вас перебраться в Англию?
— Моих родителей убили, когда я был еще ребенком. А нашу ферму разорили. Нет, не англичане, а шотландские лорды.
— Мне очень жаль.
— Тогда я учился в школе при аббатстве в Келсо. Я хотел уехать далеко-далеко, и мне выпал счастливый жребий. Мои наставники, заплатив немалые деньги, отправили меня на обучение в английскую школу. Всем, что я имею на сегодняшний день, я обязан Церкви. — Впервые за все время его насмешливые глаза обрели серьезность. — Религиозные законы стоят на страже мира. Они отделяют его от кровавого хаоса.
«Еще один иноплеменник, — подумал я, — еще один член сообщества чужестранцев брата Гая».
— Что же заставило вас принять духовный сан?
— Я устал от мира, сэр. Устал от людей. Дети вечно упрямятся и сбегают с уроков до тех пор, пока их хорошенько не выпорешь. Преступники, которых я помогал ловить, глупые и алчные люди. За одним повешенным преступником уже ждет своей очереди дюжина других. Нет, люди воистину падшие создания, чуждые всякому милосердию. Удержать их в узде так же трудно, как свору собак. В монастыре, по крайней мере, можно поддерживать Божью дисциплину.
— Выходит, так вы представляете себе свое земное предназначение? Следить за тем, чтобы люди соблюдали дисциплину?
— А разве вы занимаетесь не тем же самым? Разве не испытываете ненависти к убийце этого человека? И не за тем ли вы прибыли сюда, чтобы найти его и заставить понести наказание?
— Вы хотите сказать, что убийство эмиссара короля повергло вас в состояние гнева?
Он остановился и повернулся ко мне лицом.
— Видите ли, это беззаконие являет собой еще один шаг к хаосу. Знаю, вы считаете меня человеком чересчур жестких правил. Тем не менее дьявол простирает свои руки весьма далеко. Его искушениям подвергаются даже те, кто, вроде меня, принадлежит Церкви. Поэтому таких людей тоже необходимо призывать к порядку. Подобно тому, как это происходит в миру, где его стражем выступает закон короля.
— А если между законами короля и Церкви возникают противоречия, как это произошло в недавние годы? — осведомился я. — Что тогда надлежит делать вам?
— Тогда, господин Шардлейк, мне надлежит молиться за то, чтобы было найдено такое решение, какое позволило бы королю и церкви снова жить в гармонии друг с другом, поскольку их противоборство лишь привлекает к себе дьявола.
— Тогда пусть Церковь не противится воле короля. Прошу прощения, но мне надо вернуться в лазарет. Я оставлю вас здесь. Вам, насколько я понимаю, предстоит еще одна поминальная служба. Возвращайтесь в церковь. И помолитесь ныне за упокой души бедного послушника Уэлплея, — многозначительно добавил я.
Поймав мой взгляд, он ответил:
— Я буду молиться, чтобы этот парень, несмотря на все свои грехи, в должное время был призван Господом на небеса.
Развернувшись, я с трудом отыскал глазами сквозь завесу снегопада старика Гудхэпса, который к этому времени уже порядком удалился от меня. Он шел вместе с Марком, который поддерживал его под руку. Не собрался ли он, часом, прямо сейчас совершить побег в город?
В лазарете Элис, как и прежде, ухаживала за старым умирающим монахом. Он в очередной раз пришел в себя, и девушка аккуратно кормила его из ложки жидкой овсяной кашей. В этой новой для нее роли сестры милосердия Элис проявляла неизвестную мне доселе мягкость и доброту души. Попросив ее проводить нас на небольшую кухню, я оставил там своих спутников, а сам пошел за книгой, которую мне накануне передал казначей. Когда я вернулся, все глядели на меня с нескрываемым любопытством.
— Как следует из показаний казначея, эта книга попала в руки Синглтона накануне его смерти. Ныне хочу попросить вас, доктор Гудхэпс, и вас, Элис Фьютерер, чтобы вы оба взглянули на нее и сказали, не видели ли вы ее когда-нибудь прежде. Прошу обратить внимание на большое пятно от красного вина на обложке. В церкви меня неожиданно посетила догадка что тот, кто видел эту книгу, не мог бы не запомнить столь яркого отличительного знака.
Гудхэпс взял расчетную книгу и повертел в руках.
— Помнится, господин Синглтон читал какую-то книгу в синем переплете. Весьма может быть, что именно эту. Однако точно сказать не могу. Извините. Просто не помню.