Познакомились они на родине, а поженились в далекой Африке. После венчания в кейптаунском кафедральном соборе – произошло это событие 16 апреля 1891 года – и медового месяца на побережье молодые отправились в глубь страны, в Блумфонтейн.
"Столица" тогда была еще, по сути, просто большой деревней; для жителей метрополии это место навевало понятную тоску. Но что делать – в Блумфонтейне у Артура Толкина был какой-никакой, а заработок, позволявший сводить концы с концами. Поначалу юной супружеской паре с трудом удавалось сделать это, так как незадолго до свадьбы, как на грех, обанкротились сразу оба их родителя – и старший Толкин и отец Мейбл! (Хотя она еще помнила лучшие времена, когда Джон Саффилд владел процветающим мануфактурным "делом"…)
Однако главное, что молодые любили друг друга и свой собственный рай в шалаше они умудрились создать и в суровой, негостеприимной Африке. К Мейбл потом часто возвращались в памяти те счастливые часы, когда ей удавалось-таки вытащить мужа из-за его проклятой конторки и вместе сыграть партию-другую в теннис или в гольф или даже почитать что-нибудь друг другу вслух.
Вскоре прибавились новые заботы – впрочем, радостные: Мейбл Толкин сообщила мужу, что беременна. И в ночь на 3 января родила ему сына, которого окрестили в том же соборе, где они венчались. Имя, данное мальчику при рождении, полностью звучало роскошно: Джон Роналд Руэль. Однако много лет спустя писатель вспоминал, что с этим тройным именем вечно выходила путаница. Редкие одноклассники удосуживались произносить имя полностью (да и какой школьник вынесет такое!), предпочитая пользоваться прозвищами. В конце жизни читатели и многочисленные поклонники перешли на всем известное, общепринятое ныне сокращение – Дж. Р. Р…
Первая в его жизни фотография была сделана, когда малышу исполнилось несколько месяцев. В плетеном кресле сидит строгая и немного чопорная Мейбл (эффект нацеленной фотокамеры, перед которой так нелегко выглядеть естественно-непринужденной), а рядом в тропическом белом костюме и соломенной шляпе канотье стоит красавец-денди с огромными черными усами. Это Артур Толкин. И наконец, на заднем плане трое слуг, а на руках у няньки – белобрысый младенец, сощурившись, с видимым интересом ожидает обещанную дядей-фотографом "птичку".
На семейном фото все, как и положено, символизирует мир и покой. В реальной жизни, однако, проблем хватало. То слуга-негр "похитил" мальчика и целый день продержал его в краале (оказалось, лишь затем, чтобы похвастать перед другими слугами); постоянно нужно было опасаться змей. А раз мальчик случайно наступил на ядовитого тарантула, и если бы не оказавшаяся поблизости нянька, мужественно и быстро отсосавшая яд из ранки, мир, вполне возможно, потерял бы великого писателя, автора знаменитой трилогии… Эпизод с тарантулом постоянно будоражил память Дж. Р. Р. – не оттого ли он с таким "сладострастием" описывает в своих книгах гигантских злющих пауков и прочих ядовитых гадов и насекомых?
Одним словом – Африка… Собственно, как следует проникнуться экзотикой мальчик так и не сподобился – а было б время, как знать, не приобрела бы мировая литература в таком случае второго Хаггарда, Буссенара или Майн Рида. Ведь окружающее казалось точно списанным со страниц их книг: алмазные копи, легендарные грабители, буры, кафры… Однако беспощадно палящее солнце оказалось чересчур вредным для здоровья Дж. Р. Р., и собравшийся семейный совет постановил: Мейбл с детьми (когда будущему писателю исполнилось два года, на свет появился его маленький брат Хилари Артур Руэль) возвращаются в Англию, что же касается Артура, то он присоединится к ним позже, когда приведет в порядок свои банковские дела.
Так, спустя четыре года Мейбл вновь ступила на борт парохода, но теперь она была не одна. А в детской памяти Дж. Р. Р. Африка оставила лишь какие-то мозаичные осколки: несколько выученных слов на языке буров африкаанс, знойное дыхание южноафриканской пустыни – вельда, того самого проклятого тарантула… А об отце сохранилась картинка и вовсе крошечная, какая-то незначащая – застывший кадр из сцены прощания в кейптаунском порту: на крышке семейного сундука отец старательно выводит краской "А. Р. Толкин"…
Мог ли мальчик предполагать, что отца своего он больше никогда не увидит!
По прибытии в Англию Мейбл с детьми приютили в отчем доме. Тихая деревушка Кинге Хит неподалеку от Бирмингема на время принесла долгожданное отдохновение от тревог и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Да и что было тревожиться, пока все складывалось как нельзя к лучшему: дружелюбная, веселая семья, поправлявшееся здоровье Дж. Р. Р. и ожидание скорой встречи с Артуром. Всю весну и лето он писал, что очень скучает по жене и малышам и ждет не дождется, когда можно будет бросить все дела и мчаться назад в Англию…
А затем, когда зачастили противные ноябрьские дожди, из Африки прилетели тревожные вести. Артур Толкин подхватил где-то инфекционный ревмакардит, и, хотя состояние его улучшается, во всяком случае до весны о его переезде в Англию не может быть и речи.
Рождеству в тот год в доме радовались одни только дети, не подозревавшие, что происходит; что касается настоящей елки, то она привела Дж. Р. Р. в неописуемый восторг (куда там до обряженного игрушками эвкалипта, как было в прошлый год!). И сразу же по окончании праздников Мейбл принимает решение отправиться к мужу в Блумфонтейн.
Но… человек, как учили набожную Мейбл, предполагает, а Бог располагает. 14 февраля пришла телеграмма, из которой следовало, что Артур Толкин перенес сильнейшее кровоизлияние и его близкие должны подготовиться к худшему.
На следующий день отца будущего писателя не стало. Похоронили его там же, в Блумфонтейне, на англиканском кладбище. Дж. Р. Р. за долгие без малого восемь десятилетий так ни разу и не собрался посетить могилу отца.
Овдовевшей Мейбл на этот раз пришлось столкнуться с самой настоящей бедностью, ибо доходов с капитала, положенного Артуром в банк, едва хватало на жизнь. Вопрос, экономить или нет на образовании для детей, матерью даже не ставился: на всем, чем угодно, только не на здоровье детей и не на их обучении… На первых порах она сама постарается стать для сыновей образцовой учительницей; как-никак, а Мейбл сносно владела французским, латинским и немецким, умела рисовать и немного играла на фортепьяно. А потом… потом она что-нибудь да придумает.
Домашнее образование уступало школьному в методичности и глубине, зато снабжало множеством любопытных знаний, не доступных обычному школьнику.
Так, от тетки Грейс маленький Дж. Р. Р. узнал, откуда пошел род Толкинов. Конечно, в подобных генеалогических "копаниях" – а ими занимались во многих семьях английского среднего класса – красивые легенды пышно декорировали действительные факты; но для впечатлительного мальчика все это было донельзя важным. И он с гордостью впитывал очередную историю о своем дальнем предке из императорского рода фон Гогенцоллернов, который будто бы воевал под началом австрийского эрцгерцога Фердинанда во время осады Вены в 1592 году и даже захватил штандарт турецкого султана. За тот подвиг ему и присвоили прозвище Безрассудно-храбрый (Tollkuhn) – так гласила семейная легенда…
О том, что корнями род Толкинов уходил на континент, ясно говорит хотя бы родовая фамилия, которую чисто английской никак не назовешь (произносится она по правилам, кстати, именно так: Тол-кин, а не Толки-ен или как-то еще). Скорее всего кто-то из французских предков писателя, носивших ту же "кличку", но звучавшую уже как Дю Темерер (du Temeraire), попросту эмигрировал в Англию, спасаясь от гильотины в лихом 1793 году… Как бы то ни было, писатель неоднократно подчеркивал, что интересом к нордической мифологии и культуре средневековой Франции он обязан своей генеалогии. Пусть и в слегка романтизированной версии тетки Грейс.