Обставлен быть не мог красивее и чище.
...Когда же ты, в дверях составив мой багаж,
Мне руку целовал с почтением брезгливым,
Как у покойницы; когда же ты, когда ж
Рванулся из дверей движеньем торопливым —
То стыдно стало мне, что слишком налегло
И стиснуло меня пустое приключенье,
Что, в лифте ускользнув, смеешься ты в стекло,
Летучее свое лелея облегченье.
1985
Глаголы
Наплыло, налетело
Нахлынуло, нашло.
Хоть много захотело —
Но много и дало.
Уже, резки и голы,
Как трезвый свет дневной,
Безличные глаголы
Повелевают мной.
Уже я слышу сердце,
Прильнув щекой к плечу,
И уж не отвертеться,
Да я и не хочу.
1997
Вполоборота
Сидя боком, почти что спиной —
Перебежкою взгляда крысиной
Замечаю: он входит с одной
Полуюной и полукрасивой.
Ишь какая примчалась из рощ
И приникла к источнику жадно!
Наблюдаю — и знаю злорадно,
Как родник взбаламучен и тощ.
Не сама ли я воду мутила,
До нее здесь не я ли пила —
Струйку мысли и влагу мотива
Поглощала, сушила дотла?..
И тогда-то пилось тут непросто:
Был родник от природы нещедр
И в придачу глумился — из недр
Лишь по капле точил для юродства.
Так считаться ли жалкой водой,
Скуповатой, тщеславной, бесполой,
С этой алчущей полумладой,
Полуплачущей, полувеселой?..
1995
Расставание
Помню, помнить не перестану,
Как задерживал он ответ,
Как нахлопывал по карману
Пачку новую сигарет,
Как со вкусом хрустел оберткой,
И, коробку щелкнув по дну,
Из ее тесноты притертой
Сигарету толкал одну.
Помню, резко он чиркал спичкой,
Так что сера на край стола
Отлетала горючей птичкой
И клеенку округло жгла.
Он закуривал. Крупный ноготь
Бился в пепельницу, скользя.
Мне хотелось его потрогать,
Хоть и было уже нельзя.
Помню, дым над столом качался.
На клеенке помню узор.
Лишь не помню, в чем заключался
Окончательный разговор.
1983
Две руки
Да замолчи ты про любовь,
Не стрекочи, не суесловь,
Не попадай то в глаз, то в бровь
В надежде чуда!
Любовь — она, конечно, есть,
Да нам с тобой ее не съесть,
До рта в ладошке не донесть —
Не та посуда!
Моя ладонь невелика
И так иссушена, тонка,
Что уж не стерпит уголька —
Обронит, скинет.
Твоя же твердая рука
Подбрасываньем огонька
По-детски тешится, пока
Он не остынет.
1981
Дитя
Его мне странно видеть наяву —
Не в солнечнопронизанном обличье
Детеныша, что мед и синеву,
Закинув головенку, пьет по-птичьи —
Нет, в виде перепаханной во тьме
Расплющенной и вывернутой твари...
Он, поврежденный в теле и в уме,
Все ж откатился по дорожной гари
К обочине, мучительно сопя,
Вбирая крошку камня и металла —
Гомункул, зачинающий себя
Из чуждого себе материала.
В наростах и в заржавленной крови,
Весь искурочась грубо и нескладно,
Не в силах дать и требовать либви,
Что он дает и требует так жадно?
О чем мычит — шутя и не шутя,
А словно мстя в неутолимом раже?
Неужто это ты, мое дитя —
Небывшее, не снившееся даже?
1997
Раннее утро
Просыпаюсь, и вдруг — влюблена,
А в кого — это после придет.
Пожелтела от солнца стена
Там, напротив, где бабка живет.
Голубь стал ворковать-ворковать,
Толковать ни о чем, ни о чем,
Будто целый мне век вековать
С юным сердцем и с первым лучом.
Не совсем будто вытоптан луг —
Может, сызнова выйдет трава...
Милый друг, говорю, милый друг,
Отзовись — я жива...
1971
НА ДЕМОНСТРАЦИИ
Нас так долго, прилежно строили,
Словно к чуду чудес готовили,
И висел над нашей колонной
Свежий запах одеколонный…
Вот мы трогались осторожно,
Колыхались портреты над нами,
Так высоко, как только можно,
Так высоко, как мы поднимали…
Вдруг — смятенье! Портрет неглавный
Обгонял ведущий портрет,
И порядок движенья плавный
Спотыкался… И тотчас вслед
Кто-то в серой бежал папахе,