─ Ты знаешь, что в свои сорок ты уже вряд ли кого-нибудь заинтересуешь?
─ Четырьмя годами больше, четырьмя меньше.
─ Поверь мне, Бобби, с женщиной, которая не придала бы значение даже двум годам, ты бы вряд ли захотел заключить союз. Да и, кроме того, ты совсем забываешь о годе, который мы прожили вне брака.
─ Как-нибудь без тебя разберусь.
И снова этот взгляд. Он не только раздражал Роберта, но и пугал. Желтое лицо. Впалые глаза. Но Бренда, стоит отдать ей должное, делала все, чтобы скрывать эти недостатки. Она даже носила на голове парик, потому что женская лысина вызывает не тот тип жалости, которым она хотела наслаждаться. Ранее его жена была несколько полнее, но тщательно скрывала это, надевая просторные платья или блузки с огромными рукавами. Иногда ему казалось, что она всегда покупает одежду на размер больше, чтобы скрывать свой вес. Теперь же Бренда стала похожа на вешалку для собственной одежды, но и этого старалась не показывать. В какой-то момент Роберт спросил себя, не забивает ли она свою одежду ватой.
2
Смотря на себя в зеркало, Роберт видел типичного негодяя. Острые черты лица, бледнота. Даже круги под глазами, будто бы от недосыпа, хотя на бессонницу Роберт никогда не жаловался. Волосы стояли прямо, и в свои сорок два он отмечал, что среди них как минимум половина седые. Щетина приобретала седину тем больше, чем ближе волоски находились к ушам.
Он, пожалуй, не считал себя злодеем, хотя и хорошим парнем не назвался бы. Не назвался бы даже просто неплохим, и часть вины за это ложилась на Бренду, но не вся. Что в школе, что после нее ─ друзей у Роберта почти не было, не считая тех, с кем он знакомился с помощью родственников или по работе. Чаще всего люди, которым рядом с ним было комфортно оказывались идиотами, имеющими лишь пару тем для разговора. К таким личностям он относился нейтрально. В принципе, с ними можно неплохо провести время раз-два, но, в конце концов, все равно убеждаешься, что ничего они собой не представляют.
Другие его сторонились или вели себя так, что сразу же становилось ясно, насколько общество Роберта им противно. Все стало еще хуже после того, как он бросил Бренду. В этом городе слухи расползались быстро, и он начал чувствовать, как от его коллег веет холодом. Клэр один раз даже вылила ему на белую рубашку свой холодный кофе, и, никак не прокомментировав свои действия, отправилась в противоположную сторону. Иначе к нему стали относится даже родственники. Бренда, вероятно, сама обзванивала его родных, сообщая неприятные новости, потому что на следующее же утро, после того, как он съехал, ему позвонила мама и сказала: «Я всегда буду любить тебя, сынок, но то, как ты поступил с этой женщиной ─ просто омерзительно!»
Роберт не знал, чего Бренда хотела этим добиться, но сразу же понял: если бы в последние два года он не приложил все силы, чтобы каждое их сношение было безопасным, его жена постаралась бы забеременеть. В конце концов, сколько раз ему приходилось говорить ей, что сегодня он не в настроении, когда вдруг сами по себе исчезали презервативы!
Он долго смотрел на свое отражение и анализировал прошлое. Наверняка где-то он оступился. Что-то сделал не так. Потому что сейчас будущее видится ему совершенно серым и беспросветным. Он идет вперед по пустынной дороге, окутанной туманом, и гадает, не тот ли помятый дорожный знак он проходил вчера.
С самого детства Роберту приходилось терпеть лишь с одним серьезным страхом ─ собаки. Он не знал, когда началась его кинофобия, и было ли в его детстве вообще событие, которое можно было бы связать с этими, но при виде любого представителя семейства псовых его обдавал холод. И он искренне не мог поверить в то, что эти создания кому-то вообще могут нравиться.
На протяжении последней недели Роберт, возвращаясь из редакции, стал все чаще обнаруживать на своем крыльце бродячего пса. Сначала раза два тот уходил после первого же «Кыш» (не без угрозы пинка конечно).
Одним вечером зверь отважился на него зарычать. Это была довольно большая дворняга, но, видимо, уже довольно старая: вся тощая и облезлая. В свете ночного фонаря он увидел, что левый глаз покрывала катаракта, и ухо над тем же глазом было разорвано.
─ Пошла вон! ─ прошипел он в вечернем полумраке и снова махнул ногой. На этот раз пес вскочил, но не ушел, а просто замер, уставившись на Роберта. Зверь находился так близко, что по спине у него побежали мурашки. Но это же заставляло Роберта сильнее ее ненавидеть. Он замахнулся на пса ногой, в этот раз всерьез намереваясь ударить, но тот исчез прежде чем ботинок соприкоснулся с брюхом.
В следующий раз будет труднее, подумал он. Тварь чует его страх. Рано или поздно она поймет, что Человек не посмеет причинить ему вреда. Человек боится.