Мне не нравится, что эти живые существа смотрят на меня, как на сошедшего с небес Христа. Они почитают меня. И боятся. В один прекрасный момент я решаю, что больше не хочу показываться им. И исчезаю на глазах охнувшей толпы. Вот теперь я раскован, ощущаю легкость. Слившись с тенями, я лавирую между смуглыми телами, проникая по неровным коридорам из комнаты в комнату. В каждой свой постамент и люди, преклонившие колени перед ним. Отдаленное бормотание почитателей порождает во мне странное ощущение дежавю, усилившееся с каждой новой комнатой. Они залиты растекающимся алым туманом. Я чувствую прилив сил, вдыхая запах терпких благовоний. Он возвышает меня, поднимает над распластавшимися людьми. Осматривая алтари, усеянные множеством яств и иных подаяний, меняющихся в зависимости от посещаемой мной комнаты, я вижу то, что может явиться лишь во сне или в одурманенном состоянии. «Не вина ли это витающего в воздухе едко-горелого запаха», – думаю я. Сложно сказать наверняка, но возложенная на алтарь отвратительная статуэтка ожила! Огрубевший каменный панцирь, растрескиваясь, явил волосистое корявое тело уродца. Размахивая кожистыми крыльями и хохоча, оно уносится сквозь меня в пустоту коридора, сверкая зрачками кошачьих глаз. Застывшие тени провожают ее взглядом, а, может, меня, вновь обретшего плоть, парящего вслед за ней.
Я врываюсь в зал, как разъяренный грифон, но быстро ретируюсь, прижимаясь загнанной мышью к стене. Какофония из мычания и шепота молящихся перерастает в отчаянный крик ужаса. Сотня демонов наполняет свод храма, пируя смуглыми телами покорных рабов. Мимо меня, пробивая грудь одному из прислужников острыми когтями, пролетает та самая тварь, раздувшаяся до человеческого размера. Резким движением она лишает тело головы. На другой стороне зала взревело громадное существо с двумя парами рук, отдаленно напоминавшее буйвола. Оно схватило сразу несколько тел, отправляя их себе в пасть, ощетинившуюся тысячью острых акульих зубов. Опустившись на лапы, оно несется в один из коридоров, оставляя позади лавину рухнувших камней. На какое-то время тело как будто парализовало. Невидимые оковы накрепко сжали меня, отнимая чувство легкости. От мысли, что эти существа видят меня, кожа пошла мурашками. Я окончательно убеждаюсь в верности своих мыслей, когда один из демонов на мгновение останавливает на мне взгляд. Ей богу, кажется, он даже усмехается…
Я понимаю, что стал свидетелем сцены грандиозного жертвоприношения. Бегу к выходу из проклятого места. Вокруг звучит сардонический смех, но, поворачиваясь, я не вижу его источника. Все слилось в единое полотно. Весь этот шум – особая музыка, дисгармония которой врывается в голову разъяренным басом демонов, высокой нотой надрывающейся глотки растерзанной жертвы. Еще я бегу от взглядов, направленных на меня. Они прожигают насквозь, оставляя в груди зияющие дыры, которые зарастают каждый раз, как я опускаю взгляд. Мне не было так страшно еще никогда. Но я бегу. Мчусь, пока ноги не стираются в кровь. Выход не приближается. Мелькающие тут и там ожившие кошмары недобро смотрят на меня с осуждением...
Я не принял жертву, а значит…
Вскоре понимаю, что бежать уже не от чего – зал пуст. Ничего, кроме меня и недоеденных тел. Среди этого безумия, я – самый мерзкий. Наверное, из-за того, что замер монолитом, среди десятков умерших. Их убийцы испарились в небытие. А были ли они вообще? Смотрю в слепо замкнутые стены, отгородившие меня от спасения. Что-то крутится в голове. Перескакивает неуловимым кузнечиком средь травы, прячется. Если бы меня увидели, то подумали бы, что все это сделал я.
«Теперь я тут один», сказал я себе, пытаясь прервать рвущийся из глотки скрежещущий хохот.
***
До чего смешно теперь говорить об этом, правда?
Если кто-нибудь однажды решиться объяснить, и объяснит принцип мышления человека, погруженного в сон, суть его искаженной в этот момент логики, то я бы хотел, чтобы ему воздвигли пожизненный памятник высотой не менее Собора святого Павла.
Говорят, услышанные и прочтенные нами фразы откладываются внутри сознания, оставляя в нем четкий отпечаток. Более того, сознание и без нашей воли легко подцепляет слова и образы извне. А после, когда мы засыпаем, эта громада нападает, словно маньяк – он насаживает твое тело на крюк искаженных восприятий. Теперь ты жертва собственных чувств и иллюзий, в которых и бормотание Джорджа может стать чем-то схожим с шепотом безликих фанатиков. Ты в плену благовоний, поразительно похожих на запах горелой древесины. Понимаете, к чему я клоню?