- Извините, не нужен ли вам котенок? Серенький, одним из предков его была египетская кошка.
"Котенок..." - Миша быстро сообразил, что котенка ему не позволят завести родители, по той причине, что жили они тесно, и обитала у них уже собачка, и чирикала в клетке канарейка.
Мысли об котенке, тут же отошли на второй план - не позволят, так не позволят - бог с ним, с котенком - на Каню он смотрел, на лицо ее доброе, в мягкие, глубокие глаза.
Придумывая, чтобы сказать он, вспомнил, что спрашивала она про какого-то котенка, сказал:
- Я у родителей спрошу, у друзей спрошу.
Она улыбнулась, кивнула.
- А тебя Каней зовут? - спросил Миша.
- Да, Каня, а тебя?
- Миша. Э-э-э...
Она собиралась уже отойти, спросить у тех, кто сидел на последней парте, но, видя, что Миша хочет у нее еще что-то спросить, остановилась.
- Э... А какая музыка тебе нравится? - придумал, наконец, вопрос Миша.
- Рок-музыка 60-х, 70-х...
- Ага, понятно! - перебил ее нетерпеливый Миша. - А мне больше современная, но и 70-е ничего: Блэк Саббат, Райнбоу - круто!
Миша уже решил, что нынче прекрасный день: он познакомился с девушкой, и уже в бурной фантазии его кипели образы: вот идут они за руку по парку зеленому, вот у фонтана сидят, и везде бархатный, теплый голос ее. Тут же и полюбил эти образы Миша, так как, никогда раньше не представлялось ему столь прекрасного - он то привык к одиноким прогулкам по лесу, а тут, такое. Он и страстно не хотел, чтобы отходила она от него; ему очень хотелось сделать ей, что-нибудь приятное тут же, сейчас.
Потому заявил он:
- Я завтра вам, что-нибудь из записей своих принесу...
* * *
Каня несколько задержалась у последней парты, где парнишка с каштановыми волосами несколько обнадежил ее, заявил, что спросит насчет котенка у родителей и у друзей.
Парнишка, который, кажется, представился Мишей, стал спрашивать у нее про музыку и она, рассеяно улыбнувшись, ответила, какая музыка ей нравится. Парнишка предложил ей свои записи и она не стала отказываться по какой причине она должна была отказываться?
Парнишка пробубнил что-то в растерянности, к окну отвернулся; тут же обратно к ней повернулся, и вновь, покраснев, к окну отвернулся, ЗАСТУЧАЛ пальцами по столу.
Не то, чтобы парнишка этот не понравился Кане - нет, почему же: она знала, что он вовсе не плохой, она могла и пообщаться с ним своим бархатным голосом - точно так же, как и с несколькими приятелями своими.
Однако, каких-то чувств, каких-то образов, относительно прогулок с ним по парку, да сидения возле фонтана, она не испытывала. Она даже и не представляла, что он испытывает к ней нечто подобное; она и размышляла о совсем ином.
Отходя от парты его, она только отметила, что на следующий день надобно ей подойти к нему, спросить относительно котенка.
Котенок... котенок... Она вспомнила, как накануне вечером смотрела на него - маленького, совсем - не котенка даже, а цыпленочка какого-то малюсенького, мокрого - смотрела, как Моня вылизывает его, и такая нежность материнская, к этому маленькому существу, обреченному на отрыв от семьи свой, в сердце ее родилась, что едва не расплакалась она - у матушки, у батюшки своих просить стала, чтобы позволили остаться они ему, вырасти:
- Дом у нас большой и ему, малышу, у нас места хватит.
- Если каждый год этих малышей оставлять, так не дом у нас, а зверинец получится. - говорил, неотрывно следящий за экраном телевизора батюшка.
- Не каждый год, но хоть один раз. Ты посмотри только какой он.
- Хмм... Ничем не лучше прошлогоднего и позапрошлогодний тройни. Месяц тебе, Канерина, на поиск подходящего, так сказать, усыновителя, ну а потом придется его на улицу выпускать.
Вернулась домой Каня, позвонила сестренке своей Люде и та, по зову подруги, пришла уже через несколько минут. Приготовили они чай, булочки; Моне молока налили, уселись возле нее на полу.
Люда, как всегда сияющая, рассмеяться готовая, спрашивала у своей задумчивой подруги:
- Ну как?
- В институте поспрашивала; никому, вроде, не нужен. Один, впрочем сказал, что у родителей своих и у друзей поспрашивает - невелика надежда. - она с любовью материнской смотрела на заснувшего, как в перине, в теплой, серой шерсти Мони, котенка.
- А кто он? - улыбнулась Люда.
- Кто? - спросила Каня.
- Да тот "один"! - засмеялась своим звонким, похожим на звон колокольчика смехом Люда.
И такой это был искренний, чистый, добрый смех, что и Каня тоже рассмеялась, с любовью на эту вторую свою половинку взглянула.
- Так, кто же этот "один" из института?
- А парнишка. Учится у нас такой, кажется, Мишей зовут; хотя, может я и ошибаюсь... Завтра надо будет к нему еще подойти, спросить. Хотя, надежда на него не велика... Давай-ка пить чай, да думать, что с маленьким делать.
* * *
Миша, как и Каня жил в Подмосковье, не в селе правда, а в городке, окруженном темными, еловыми, в основном, лесами.
В тот день, после института, Миша не домой отправился, но, выйдя из автобуса, побежал в лес, где довольно долго ходил и стоял, любуясь темнеющим, пропускающим все больше звездного света небом.
Улыбаясь небу, улыбаясь деревьям; он все яснее представлял себе, как пригласит Каню в гости, как вместе с нею по этому самому лесу ходить они будут, он даже так далеко, в фантазиях своих ушел, что и голос ее бархатный рядом с собою слышал.
О котенке же, Миша уже и забыл - какой там котенок, он образ Канин растущий, становящийся все более прекрасным, благодаря воображению; все перед глазами своими держал; все представлял, как вместе они будут.
Присев на поваленное дерево, он в темноте, на ощупь, нашел в сумке тетрадь и ручку, начал писать:
- Так, порой, бывает, Что люди пробегают, Спешат и поспевают, Земли красот не замечают. И так, порой, бывает, Что люди рядом обитают, Смеются и страдают, Любви своей не замечают. Одно ты место пробежишь, А в нем - краса вселенной. Ты мимо глаз ее глядишь, А в них - костер нетленный!