— Не любишь ты мэне, остался бы.
Обвенчались бы ужо… Жили б, как люди… А ты уходишь!..
— Плачь, плачь… боль, она со слезами выходит.
— А горюшко-то?.. Горюшко-то… остается!..
— А я что-то весь день провела в огороде, смотрю — солнце уже к закату, и человек стоит какой-то, руку на забор положил, голову ею подпер и смотрит. И тут я как обмерла вся. Лица-то не видно — солнце-то прямо на меня светит, но внутри все как перевернулось.
— Бросилась ты ко мне.
— Обвила тебя, прижалась и хорошо-то как стало. Мне всегда с тобой хорошо. Чего смеешься? Приятно, небось.
Идешь, знаешь, что тебя ждут… мучаешь ты меня. А теперь, вот, опять уходишь.
— Мне пора.
— Уходишь. И ведь уйдешь, я знаю. Не остановишь. И чего тебя только тянет в дорогу эту, проклятую!
— Пойми, я и сам не знаю. Порой идешь целыми днями, а последнее время я и ночую под крышей все реже, то в чистом поле, то в салоне машины, под крылом самолета, за штурвалом.
Иду, мечтаю о горячем супе. От меня разит, как от коня, так, что птицы с деревьев падают. Только и вижу, что горячая вода, да кусок мыла. А вот с тобой лежу, а вижу дорогу, серое полотно под ногами…
— Обними меня, милый мой… крепче… вот так. А теперь иди.
— Я вернусь.
— Я знаю…
Хранитель
Дорога кончилась как-то сразу, рывком. Еще мгновение назад казалось, что этой серой ленте нет конца. Теперь же парень стоял на небольшой лужайке в лесу. Лес был какой-то странный. Вроде бы и не дремучий, но мертвенная его безмолвность и неестественная четкость теней говорили об одном — все пути в этом лесу ведут сюда. На другой стороне лужайки нерушимым монолитом уходила в кроны деревьев скала. У ее подножья чернел грот.
А перед этим входом сидел на камне человек. Сидел, положив руки на воткнутый в землю меж ног прямой меч, склонив голову на его рукоять. Человек сидел здесь давно. Очень давно. Он казался даже не живым, но статуей, растением, сродни стебельку травы, проросшего в трещине камня, под ним.
Все это место было насквозь пронизано тишиной. Тягучей, растительной какой-то тишиной.
Тишиной Деревьев, что росли вокруг поляны, тишиной травы.
Человек поднял голову, и тишина разлетелась множеством звенящих осколков.
— Пришел, — вскрикнула тишина, — как долго…
Парень взглянул в его лицо. Невольно отпрянул. Этот человек ждал. Ждал немыслимо давно.
Никогда еще юноша не видел таких уставших людей.
— Кто ты? — спросил он.
— Хранитель, — спокойно ответил человек, потихоньку освобождаясь, от застывшей своей позы.
— А ты — Крис. Крис Искатель.
Хранитель не спрашивал. Он утверждал.
— Откуда ты знаешь? — оторопел Крис.
Хранитель посмотрел на него, задумчиво перевел взгляд на камень, на котором сидел. Только сейчас Крис заметил, сколь замшел этот камень. Сам человек этот был какой-то выцветший. И, хотя Хранитель не был стар лицом, и тело его было телом человека едва перевалившего зрелость, но от него веяло самим Временем. Серые, как небо над ним, его глаза бесконечно глубокие и мудрые пугали бездонной своей усталостью.
— Ты бы знал еще больше… — меж тем ответил он, склонив голову.
— Ну, что же, теперь все кончено, — решительно взмахнул мечом Хранитель, разминаясь.
— Это что же, теперь обязательно драться? — не понял Крис, — может, как-нибудь без того обойдемся?
Хранитель оглянулся на грот, и в глазах его мелькнул потухший огонек алчности.
— Нет, — коротко тряхнул бесцветными волосами, схваченными у лба стальным обручем, — ты должен убить.
Крис разглядел в траве у камня выбеленные временем кости. Сейчас ему не хотелось спорить. Пусть так.
Чем скорей, тем лучше. Он отбросил свою накидку, оставаясь в одном трико. В бою так удобнее. Он и доспехов не признавал. Однако меч вынимать не спешил — надежда еще не оставляла его.
— Слушай, мне бы не, хотелось… — начал, было он.
— Учись, — коротко нанес удар Хранитель.
Энергичное молодое тело Криса развернулось, меч сам оказался в его руке. Звякнула сталь.
— Учись перешагивать через себя, как уже умеешь перешагивать через других.
Сталь сверкала в воздухе и пела. Свою, чуждую жизни, но полную неодолимого очарования песнь.
— Учись, парень, — приговаривал Хранитель, показывая отменное владение мечом. — Ошибешься — умрешь.
Крис всегда был способным учеником.
Песнь оборвалась. Недоуменно Хранитель посмотрел на пронзенную грудь.
Он уже не верил в смерть. Пошатнулся.
— Молодец, малыш… — глаза его наполнились скорбной радостью.