«Что-то больно резко ты мнения меняешь, случаем не заболел?» – поинтересовался граф, довольный таким поворотом событий.
«Стыдно стало. Мерзко. Да и бросить тебя не могу, мы ж с тобой срослись почти» – спокойно ответил Внутренний.
***
Они бежали. Холодный воздух поздней осени подмораживал легкие. Внутренний лишь изредка вздыхал, но жалобы и нытье отбросил. Андрею же было грустно и тоскливо. Не так он представлял свое задание! Совсем не так! Но ведь и жизнь не разложишь по полочкам, не распланируешь до последней мелочи. Всегда находятся ошибки, просчеты и прочие недоработки. Приходиться стараться, поправлять и подделывать. Хотя можно все бросить и после первой набитой шишки отказаться от свершений. Или вообще самоубиться! Но это не выход, не спасение, а просто трусость и побег!
Город, несмотря на ранний час, бурлил и колыхался словно адский котел со смолой. И люди, как наказанные грешники или повара этого варева, куда-то спешили, бежали, догоняли… Звучали выстрелы, крики раненных и умирающих, мольбы о пощаде и пьяный смех обезумевших победителей.
Андрей обратил внимание на двух толстяков в черных пальто и высоких шапках, тянущих огромный и явно тяжелый чемодан. До него долетели обрывки разговора:
— Быстрее, Михаил Платонович, поднажмите. Машина уже ждет. Вырвемся, и на волю! За границей спасемся!
— Ух, не могу больше, Матвей Александрович! Сейчас свалюсь, ей богу свалюсь и кончусь!
Грянул выстрел, за ним еще и еще. Первый толстяк повалился на мостовую, конвульсивно дернулся и затих. Второй же заверещал и попытался отцепить руку своего мертвого компаньона от чемодана. Получилось на удивление быстро, но чемодан при этом раскрылся. Повалились пачки денег, посыпался дождь из колец, браслетов и прочих драгоценных побрякушек. Толстяк принялся хватать пачки и торопливо запихивать за пазуху.
— Вот жадная скотина! Стреляй ребята! – гаркнул чей-то молодой голос.
Хлопки выстрелов. Набирающий скорость толстяк падает мордой вниз. Летят купюры, и кровь, почти черная в утренних сумерках, тонкими струйками стекает в придорожную канаву. Вырисовываются силуэты нападавших, но Андрей, не особо желая встречи, спешит дальше…
Вновь стремительный забег. Начинают ныть ноги, а в легких разгорается пожар. Андрей бежит, успевая при этом смотреть по сторонам.
Вон группа пролетариев грабит винную лавку. Они горланят песни, постреливают в воздух из наганов и винтовок. Они и так пьяны. Кровью, безнаказанностью, возможностью карать и судить. Возле разбитой витрины скорчился хозяин лавки. Нет, уже труп хозяина.
«Петроград сошел с ума, а люди вместе с ним!» – прозвучал возглас Внутреннего.
Андрей полностью с ним согласен. Он одурел от происходящего, казавшего страшной карикатурой на жизнь.
«Неужели любая революция это такое?» – проносились изумленные мысли.
«Обычно еще хуже! Намного хуже! Давай, поторапливайся!» – ответил Внутренний.
Бег превратился в вечность, тело – в тяжеленную деревянную колоду. Только ярость и нечеловеческое усилие воли гнали его вперед. Да еще ненависть.
«Пусть все пропало, но я свершу задуманное! Пусть я проиграл, но и Вождь не насладиться победой!»
И вдруг одна из картин восстания полностью приковала его внимание. Вроде ничего особенного и необычного: богатый дворянский дом, этакое городское семейное гнездо, охвачен огнем. Перед парадным входом обезглавленный труп уже немолодого мужчины, явно отца семейства. Трое восставших рвут одежды на его жене. Насилие, страдание и слезы. Стандартная картинка, много раз виденная им во время дикого забега и уже не вызывающая первоначальных эмоций. Но…
Андрей рассмотрел девушку. Может дочь, может служанка, а может и просто случайная прохожая. Она была…
Как звезда, солнце, заря и рассвет, слитые в одно произведение искусства. Она была неземная и одновременно родная и до боли близкая. Она была прекрасна.
И это божественное создание, это чудо творения тащил четвертый восставший, явно товарищ тех трех. Намотав на руку роскошные вьющиеся волосы, он тянул её куда-то в сторону. Девушка вяло сопротивлялась, слегка отбрыкиваясь как легконогая, грациозная лань.
Сердце графа раскалилось до температуры расплавленной стали. Нечеловеческая ярость захлестнула разум, в миг разгромив все трезвые и благоразумные мысли. Напрасно кричал Внутренний, взывая к долгу, чести и обязательствам.