– Да нет, я не крестился.
Протянутая рука зависла в воздухе. Владыка держал ее достаточно долго. Менее стойкий уже схватил бы повелительно ждущие пальцы, приложился бы поневоле. В мертвой тишине затворы фотокамер щелкали, как падающие на пол жуки, от вспышек блицев рябило в глазах, словно нас окружили работающие электросварщики.
Кречет стоял как гора, морда ящиком, на лице верблюжье презрение ко всему суетному миру. Наконец рука медленно пошла вниз, владыка сказал с отеческой укоризной:
– Да, тяжкие были времена для святой церкви! Не все родители сумели крестить своих чад...
– Родители? – переспросил Кречет. – Да, говорят, куда-то меня окунали в церкви, что-то говорили.
– Вот видишь, сын мой...
Я видел, что Кречета подмывает ответить, что отец у него уже есть, напрашиваться не стоит, но что позволено генералу, уже запретно президенту, и Кречет ответил почти дружески:
– Я понимаю теперь, откуда большевики взяли опыт! Чуть не с детского сада всех, не спрашивая согласия, записывали в октябрята, в школе – в пионеры, затем обязательный комсомол... Но до церкви им далеко! Вы в свою партию записываете вообще младенцев.
Голос звучал весело, дружески, губы улыбались, но я видел в глазах злой огонек. Владыка несколько смешался:
– Таков освященный веками обряд...
– Еще когда додумались, – восхитился Кречет. – Были в старину головы!
– Отцы церкви, – сказал патриарх несколько растерянно.
– Мне бы таких в команду, – сказал Кречет с завистью. – Как было бы здорово: прямо с пеленок – в нашу республиканскую партию! Послать, что ли, своих представителей в родильные дома? Пусть прямо там проводят обряд приема новых членов!.. И стаж сразу начинает расти. Как при Екатерине Великой дворян записывали в армию со дня рождения. Конкурентов вообще не останется. Гм, спасибо, владыка! Вы подсказали прекрасную идею... просто прекрасную!
Он вежливо поклонился патриарху, пошел, глядя перед собой поверх голов. Коломиец хватал за рукав, что-то шептал на ухо, успевая делать беспечное улыбающееся лицо преуспевающего политического деятеля, но он был потрясен. Меня самого пробрала дрожь.
Когда церковники остались позади, Коломиец наконец успокоился, только сказал с упреком:
– Вы так ненавидите церковь... За что? Разве атеизм лучше?
Мы с Коганом не отставали, слышали горький голос Кречета:
– Может быть и ненавижу. Но почему?.. Как говорится, кого люблю, того и ненавижу. Я в самом деле крещен, я сопереживал церкви, когда думал, что ее коммунисты притесняют... Я пристрастен потому, что, наверное, слишком много спрашиваю. Хотя, слишком ли? Если наша церковь за Россию, то почему ни слова против продвижения НАТО? А у церковников в самом деле немалая власть!.. Но даже не пикнули. Мол, не наше дело. Мирское!.. Какое, к черту, мирское? Там же проклятые католики, с которыми мы на ножах! А вот если бы в России был ислам... ну, предположим такую невероятность!.. разве позволил бы?.. Пусть даже не газават немедля, но духовенство ислама ясно бы дало понять, что найдется миллион мюридов, которых не заботят пути отхода с места теракта!.. С бомбой под пиджаком бросятся в реактор американского ядерного центра, взорвут себя и других в час пик на станции метро... Бесчеловечно, мирные жители? Извините, разве не эти мирные посылают НАТО к нашим границам?.. Армия лишь выполняет их волю. Что смотрите с таким ужасом? Мирные жители не только содержат армию, но и выбирают президентов, которые послали НАТО! Извините, народ отвечает не только за свое правительство, но и за действия этого правительства.
– Но нельзя же наносить удары...
Кречет удивился:
– Почему? Не знаете? Потому, что такова точка зрения американцев. Которую они так ловко всобачили миру. Недалекому человеку, что живет простейшими навязанными алгоритмами, кажется, что другой точки зрения вообще нет. Великая победа американцев в том, что сумели навязать свой тупой образ мыслей почти всему более развитому западному миру. Отдельные голоса протеста не в счет: тупая масса жует американскую жвачку и повторяет удобные американцам лозунги... Словом, у меня отношение к нашей церкви как у крестьянина, в село которого ворвались печенеги и жгут, насилуют, убивают. Но в селе есть великий богатырь, который сейчас растолстел и сидит на печи, жрет водку. Если не слезет с печи и не защитит село, то на кой его кормить? Надо звать другого, а этого в шею. И пусть другой хоть с раскосыми глазами, но чтоб село охранял
Временами мы переставали слышать злой президентский голос, в здании нас оттирали охранники, даже широкие коридоры не позволяли догнать, все-таки идти надо только по красной дорожке, даже по оранжевым краям неприлично, а если соступить еще на шаг вправо или влево, то все телекамеры засекут как террориста, шпиона.
Из гостеприимно раскрытых дверей волнами шел одуряюще ароматный запах кофе. Спина моя сразу выпрямилась, сердце начало стучать чаще и радостнее, как у наркомана при виде ящика с драгоценными ампулами.
В глубине зала промелькнула Марина. Когда мы переступили порог, за длинным столом уже сидели рядком, как куры на насесте, нахохленные, несмотря на жару, Забайкалов, Усачев, Краснохарев, еще несколько министров, глав разных комитетов, подкомитетов и околокомитетов. В стену было вделано с десяток телевизоров, все работали, показывая разные каналы. Если кого и коробила такая профанация строгой работы правительства, то никто не показывал виду.
Кречет вскинул руки над головой, ни дать ни взять – умелый центрфорвард, забивший победный гол, только голос его звучал вовсе не победно:
– Черт!.. Даже буддисты, кришнаиты и прочие восточные учения, слабые и ленивые от древности, пришли в Россию! Уже русские Ваньки и Маньки пляшут на улицах Москвы в желтых халатах и с бритыми головами! Но что-то не видел, чтобы православная церковь оторвала жирный зад от печи и пришла в Индию или хоть куда-нибудь!
Коломиец либо попытался встать на точку зрения президента, либо умело подыгрывал:
– Православие привыкло, что в церковь и так загонят палкой. Сперва гридни, потом – городовые, а ныне – школьные учителя, депутаты, президент, министр обороны.
Коган сказал вполголоса:
– Еще чаще – министр культуры. Хорошо, хоть министра финансов не винят!
– Наверное, не уверены, что вы еврей, Сруль Израилевич, – посочувствовал я.
– Какие им еще доказательства предъявить? – помрачнел Коган. – Разве что...
Кречет тяжело опустился за стол, брезгливо отодвинул бумаги:
– Это очень больной вопрос с нашей религией! Я соблюдаю равенство всех религий... какой политик хоть что-то соблюдает!.. потому что дозагонялись палкой... Даже кришнаиты, тьфу, теснят православную церковь у нее дома. Здесь, в самой первопрестольной! Я – практик, не министр культуры и изячной речи. Если нашего сторожевого пса петух бьет, то я не стану защищать его от петуха – хороши будем оба! – а просто заменю самого пса.
Я застыл, мороз прошел по коже. Остановившимся глазами обвел собравшихся, все слышали страшные слова, но не вникли.
Медленно, очень медленно, словно от лишнего движения мог рухнуть мир, я перевел дыхание.
Глава 16
В зале было прохладно, воздух чист и свеж, несмотря на работу легких десятка крупных мужчин, из которых трое-четверо уже страдают отдышкой. По трем каналам мелькнули кадры с американским президентом на трибуне, но когда Кречет взял пульт и добавил звука, там уже пошли новости спорта.
– О чем он говорил? – спросил Кречет.
– О чем еще, как не о своем НАТО? – ответил Забайкалов медленным рокочущим голосом, словно молол зерно на ручной мельнице. – Они упиваются победой.