Записи о том, что «при изменении организации труда и технологии производства» работодатель вправе снизить зарплату, предлагаемой в новом трудовом кодексе, его авторам показалось недостаточно. Они хотят, чтобы «при согласии работника» зарплату можно было снижать и во всех остальных случаях, без всяких «изменений организации труда» (ст.135). Что же до практикуемых во всей России отпусков без сохранения зарплаты, их предлагается не включать ни в трудовой стаж, ни в период, предназначенный для исчисления отпусков (ст. 119).
Казалось бы, всего этого уже достаточно, чтобы новый трудовой кодекс России вписать в Книгу рекордов Гиннесса как самый реакционный в Европе. Но разработчики не останавливаются на достигнутом. Им мало всевозможных мелких пакостей, заготовленных для индивидуального работника. Им нужны исторические достижения. И вот перед нами их главное достижение: если кодекс войдет в силу, нам предстоит забыть про 8-часовой рабочий день и 40-часовую рабочую неделю: «по заявлению работника работодатель вправе разрешить ему работу за пределами нормальной продолжительности рабочего времени», а именно: до 12 часов в день и 56 часов в неделю (ст. 98).
Судя по всему, авторы КЗОТа убеждены, что имеют дело с нацией мазохистов, которые при каждом удобном случае норовят «добровольно» снизить себе зарплаты, удлинить рабочий день, уйти в неоплачиваемый отпуск. И все это без всякого принуждения, из одной лишь высокой сознательности. Всякий, кто немного пожил в советской стране, помнит, как легко организовать соответствующие «пожелания трудящихся».
Радость сексота
Особое внимание авторы казенного проекта уделили сбору работодателем информации о работниках. Целый раздел проекта трудового кодекса посвящен праву директората создавать банки данных и картотеки о своих работниках, включая сведения об их частной жизни, политических взглядах и профсоюзной деятельности (ст. 80 - разумеется, с оговоркой, что это допускается лишь в рамках «федерального законодательства»). Власть подсказывает работодателям, зачем им надо это делать: «Работодатель вправе собирать указанные данные, если они непосредственно относятся к вопросам трудоустройства» (ст. 80). Поскольку не сказано, что именно может относиться к вопросам трудоустройства, а что - нет, хозяин может собрать обширное досье на своих сотрудников, выяснить их идеологическую или сексуальную ориентацию, занести в компьютер данные о том, кто с кем спит, и массу других интересных сведений. Вполне понятно, что при необходимости директор предприятия может поделиться интересными фактами с компетентными государственными органами. Или, наоборот, получить их помощь за соответствующее вознаграждение.
Мало того что начальство получает право составлять «черные» списки, профсоюзу вменяется в обязанность с администрацией в этом сотрудничать. Впервые за всю историю трудового законодательства России закон предоставляет начальству право штрафовать профсоюзы за непредоставление информации работодателю (ст. 46). Такой «правовой нормы» не было даже в царской России. Ясное дело, при советской власти любая организация по первому требованию предоставляла начальству данные на своих членов. Но даже при Сталине не додумались записать такое в закон! Впрочем, у Сталина была просто диктатура, а у Путина - «диктатура закона».
Что дальше?
Главная задача разработчиков КЗОТа состоит в том, чтобы протащить новое законодательство через Думу до того, как люди поймут, чем им это грозит. К осени социальная ситуация может обостриться, но к тому времени мы получим новый трудовой и административный кодексы, а власть - великолепные правовые основания, чтобы разобраться с недовольными. Другой вопрос, что торопливость начальства выдает нечистую совесть. В Кремле и Белом доме могут просто просчитаться. Вялые и слабые профсоюзы вынуждены сопротивляться. Конфликт начинается раньше, чем запланировано правительственными стратегами, и может оказаться острее, чем они ожидали.
Подход правительства к профсоюзам дифференцированный. В начале 90-х годов, когда традиционные советские профструктуры (ФНПР) сопротивлялись «либеральным реформам», власть делала ставку на создание «альтернативных» профцентров. В некоторые из них были закачаны немалые деньги, но массовыми, за редким исключением, они не стали. Между тем руководство ФНПР извлекло свои уроки из происшедшего в 1993 году, когда законно избранный парламент расстреляли из танковых орудий. Лидеры ФНПР пошли по пути «конструктивного взаимодействия» с властью и постепенно встроились в привычную для них нишу официальной приправительственной организации. И тут у власти появилась новая проблема: что делать с «альтернативщиками», которые, будучи оставлены без присмотра чиновников, все более радикализировались.
Правительство фактически предложило сделку ФНПР. «Старые» профсоюзы окончательно возвращают себе официальный статус, с ними консультируются, а за это они не мешают принятию нового КЗОТа. Беда в том, что отдельные активисты и низовые структуры ФНПР тоже не желают больше играть роль «ручного профсоюза». «Альтернативные» профсоюзы неожиданно объединились (левые с правыми, «красные» с «белыми») и выступили единым фронтом, стали грозить уличными выступлениями и забастовками. А руководство ФНПР, поколебавшись, не решилось открыто поддержать власть. Правительство, само того не ожидая, спровоцировало серьезный социальный конфликт.
Профсоюзные лидеры грозят, что выступления протеста будут не менее массовыми и серьезными, нежели во время «рельсовой войны» 1998 года. На самом деле это преувеличение. Обстановка в стране не такова, как два года назад. Но, торопясь с принятием нового КЗОТа, власть лишь неизбежно приближает кризис, давая своим противникам провести весной «генеральную репетицию» будущего противостояния. Стороны уже заняли исходные позиции. Идет разведка боем.
У ДИТЯ ПОЯВИЛИСЬ СЕМЬ НЯНЕК
Несмотря на то, что они - генералы, государево око в опасности
Семь сатрапов
Административная реформа обсуждается давно. На самом деле первые предложения были сформулированы еще до начала перестройки, но в жизнь так и не воплотились. Под властью КПСС проведение административного передела не представляло большой политической проблемы. В рамках административных мероприятий создавались новые области. Например, Кемеровская, которая была специально вырезана из трех соседних областей с целью сконцентрировать в одной территориальной единице всю угольную промышленность Кузбасса. Менялось административное подчинение территорий (все помнят передачу Крыма Украине), создавались и ликвидировались союзные республики (Карело-Финская ССР), независимые государства (Тува, Дальневосточная Республика, растворившиеся в составе РСФСР). Проблемы, с которыми сталкивалось советское руководство в 70-е годы, были скорее техническими. Проведение административной реформы требовало серьезно проработанной концепции, четко увязанной с общими перспективами развития. А потому территориальное деление страны решили до времени не трогать.
«Касикизм»
С тех пор все еще больше запуталось. Сложившиеся региональные элиты оказались заинтересованы в сохранении именно действующих границ, сколь бы случайными они ни были, ибо в этих границах им обеспечены власть и некое подобие суверенитета.
В России возникла парадоксальная ситуация, когда регионы слишком малы и слабы экономически, чтобы в стране мог существовать федерализм, но слишком сильны политически, чтобы допустить эффективный централизм. К тому же они используют свое политическое влияние в Центре, чтобы компенсировать собственную экономическую слабость на местах. Наконец, в условиях периферийного капитализма, по законам которого живет Россия, федерализм вообще становится труднодостижимым, ибо ресурсы стихийно централизуются (капитал уплывает в Москву из Перми по той же системной логике, по какой он потом бежит из Москвы в Нью-Йорк).
В российских регионах уже около 10 лет формируется нечто похожее на латиноамериканский «касикизм». Слово «касик», некогда обозначавшее индейского вождя в Мексике, уже прочно вошло сначала в испанский язык, а потом и в международный политический лексикон. Происходило подобное в Латинской Америке в годы, когда она была прежде всего сырьевым придатком Запада, местный рынок был слабо развит, а экономика предельно зависима от иностранного капитала. Слово появилось в Мексике, но явление оказалось достаточно распространенным. Яркие примеры «касикизма» можно было найти в Бразилии, Колумбии, Боливии. В сегодняшней России, несмотря на все различия, мы видим те же тенденции. Когда местные администраторы превращаются в полновластных хозяев своих регионов, в Латинской Америке это называют «касикизмом» и видят в этом одно из проявлений политической коррупции. У нас то же самое называли «развитием федерализма», и мы видели в этом проявление демократии.