Именно в этот момент - а не после оглашения итогов встречи в Беловежской Пуще - мы действительно поняли, что единой страны больше нет, что азербайджанцы, русские и таджики перестали чувствовать себя единым народом, объединенным чем-то большим, чем только красным советским паспортом.
НА СМЕРТЬ ЗЛОДЕЯ
Либеральная московская интеллигенция обожала генерала Пиночета. Во-первых, подавил революцию, а во-вторых, поднял экономику. Относительно экономического подъема говорилось как-то смутно, без подробностей, зато про массовые расстрелы и расправы над коммунистами поклонники Федора Михайловича Достоевского и демократических ценностей вспоминали подробно и со смаком. На недоуменные вопросы западных гостей «Как же так, почему в России интеллектуалы-правозащитники могут восхищаться палачом и массовым убийцей?», наши гуманисты с высоты своего трагического опыта снисходительно разъясняли наивным европейцам, что без массового террора права человека восторжествовать никак не смогут.
Кровожадные панегирики Пиночету, произнесенные милейшими представителями отечественной интеллигенции, могли бы составить небольшую книгу, если считать одни лишь заявления, появившиеся в печати конца 1980-х и начала 1990-х годов. О восторженных речах, произнесенных на кухнях в более ранний период, можно и не вспоминать.
В Латинской Америке генерал Пиночет был не единственным диктатором, отличившимся в истреблении собственных граждан. В Аргентине и Уругвае его примеру вскоре последовали местные военные, в Бразилии террор против оппозиции тоже был обычной практикой. Но именно Пиночет прославился на весь мир. Советская пропаганда предпочла сосредоточиться на его режиме, поскольку с аналогичными режимами в Аргентине, Уругвае и Бразилии Москва поддерживала вполне лояльные и даже доброжелательные отношения. Потому и столичные интеллигенты восхищались именно подвигами Пиночета, мало зная о других латиноамериканских генералах.
Впрочем, с середины 1990-х тема Пиночета в отечественной публицистике обрела несколько иной ракурс. На этой неделе сообщение о смерти бывшего диктатора вызвало целую волну публикаций, скроенных по одному шаблону. Сначала несколько вздохов - более или менее лицемерных - по поводу жертв репрессий, а затем долгие рассуждения об экономических успехах, достигнутых диктатурой под руководством либеральных экспертов «Чикагской школы».
Рассказы о том, как страна расцвела после прихода к власти военных, обычно лишены конкретности, но подаются читателю как нечто само собой разумеющееся: все это знают. Между тем реальная история «чилийского экономического чуда» весьма далека от идиллической картинки, рисуемой пропагандой.
До прихода к власти военных Чили считалась страной-кентавром с латиноамериканской экономикой и европейским обществом. Иными словами, уровень жизни по масштабам континента был довольно высоким, а главное - социальное неравенство не было вопиющим. Именно на эту традицию опиралось левое правительство Сальвадора Альенде в своих реформах. После переворота 1973 года и расправы со сторонниками Альенде, политика Пиночета разрушила и старый социальный порядок. В известном смысле проводимые им меры были даже радикальнее, чем то, что делалось левыми, благо, в отличие от Альенде, генералу не надо было оглядываться ни на свободную прессу, парламент или общественное мнение. На место системы, стремившейся к социальному компромиссу, было создано новое общество, отличающееся катастрофическим неравенством. Уровень жизни средних слоев стремительно пошел вверх, вплотную приблизившись к западному. Правительство особенно заботилось о привилегиях многочисленных чиновников и военных, которые до сих пор вспоминают времена Пиночета как «золотой век». Но оплачено это было столь же резким обнищанием низов общества, за счет которых, собственно, и проводились реформы. Процветающие центры Сантьяго и Вальпараисо дополнились трущобными окраинами, куда иностранцы и представители средних слоев просто не ходят, опасаясь за свои жизни.
Что касается впечатляющих темпов экономического роста, то достигнуты они были на фоне глубочайшего спада, характеризовавшего первые годы диктатуры. Иными словами, речь шла не о развитии, а скорее о восстановлении экономики, причем уровень производства, существовавший при Альенде, был превзойден только к середине 1980-х. Другое дело, что структура хозяйства резко изменилась, работа на внутренний рынок уступила место экспортной ориентации, а нищенская зарплата рабочих из «социальной проблемы» превратилась в «конкурентное преимущество». Правда, преодоление кризиса далось режиму непросто. К концу 1970-х от целого ряда рецептов, предложенных «чикагскими ребятами», пришлось отказаться, вмешательство государства в экономику нарастало, и Пиночету даже пришлось провести национализации. Злые языки говорили про «чикагский путь к социализму».
Если в 1970-е годы Чили считали латиноамериканской Швецией, то сегодняшняя Чили не сильно отличается от нынешней России. Что, пожалуй, объясняет крепкую любовь отечественных либералов к главному палачу Латинской Америки.
Опубликовано на сайте «Евразийского дома»
ГЛОБАЛЬНЫЙ КАТАКЛИЗМ: КЛИМАТИЧЕСКИЙ ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ?
Похоже, климата у нас больше нет. Есть только погода, да и то довольно скверная. В самом деле, когда мы говорим о климате, имеется в виду какая-то систематическая и логичная последовательность погодных явлений, какой-то порядок, пусть иногда и нарушаемый одноразовыми аномалиями.
А сейчас просто черт знает что! Весна в декабре! И если бы один такой год! Так ведь год за годом сплошные сюрпризы. То погода как в Западной Европе, с теплым зимним дождиком, то арктические морозы. Никакой логики.
Нет, мы, конечно, все со школьной скамьи помним стихи Пушкина про какой-то год, когда осенняя погода стояла долго на дворе, «зимы ждала, ждала природа»… А в итоге «снег выпал только в январе». Но это все-таки аномалия была. К тому же в конце концов выпал! Теперь же ни в чем уверенным быть нельзя.
Новый год без снега встречать как-то неприлично. Все равно что праздник без шампанского. Или на официальное мероприятие прийти без галстука. Технически новый год, конечно, никуда не денется, но праздник испорчен. Настроение не то…
«Однако главная трудность состоит в том, что меры по сокращению выброса парниковых газов, чтобы иметь какой-то эффект, должны быть очень быстрыми и очень масштабными» Про глобальное потепление, которое во всем виновато, теперь уже все знают. Непонятно только, что с этим делать. Еще в 1992 году мудрые государственные мужи придумали Киотский протокол, обязавший подписавшие его страны придерживаться определенного уровня загрязнения. Если бы протокол был выполнен, общий уровень «парниковых газов», считающихся основными виновниками глобального потепления, снизился бы на символическую цифру в 5%.
Лоббисты крупных корпораций тут же завопили, что это катастрофа для промышленности. В России бывший советник президента Путина, а ныне экономический идеолог оппозиции - Андрей Илларионов - повел настоящую личную войну против Киотского протокола, доказывая, что ограничение загрязнения несовместимо с ростом производства. В итоге Россия все-таки Киотский протокол ратифицировала… и ничего не случилось. Ни хорошего, ни плохого.
Вообще-то, по Киотским нормам, России еще загрязнять и загрязнять - мы еще далеко отстаем от советского уровня, на основе которого устанавливались нормы 1992 года. Крах советской промышленности обернулся у нас впечатляющей «недозагрязненностью» (есть такой экономический термин). Но именно это, как ни парадоксально, сделало киотскую схему совершенно для нас бессмысленной. Согласно ей страна с низким уровнем загрязнения может экспортировать свои квоты. Иными словами, продавать другим право портить воздух. Зарабатывать деньги из воздуха, это же наша национальная идея! Но опять ничего не получается: такого количества квот, какое сегодня может предложить Россия, не нужно никому. Слишком у нас их много.