Но после пытки, от которой онСебе на удивленье жив остался,Он казни не боится —Дон АнтониоБыл прав во всём.Не зря он их училДыханье останавливатьИ болиНе чувствовать при этом никакой.
Он пытку выдержалИ на костреСознание успеет потерять,А едкий дым доделает свое...Но главное не это, а другое:Он никого под пыткой не назвал!Иначе – страх и ужас! – столько разВ своих последующих воплощеньяхОн на костре горел бы, сколько душОн выдал бы сегодня палачам.
А ворожба, и вызыванье мертвых,И на святых прилюдная хула,И многое другое из того,Что инквизиция ему вменяет —Конечно же, всё это было,Было.Да вот когда?Ты лопнул бы от злобы,«Священный суд»,Когда б в мои ты мыслиПроникнуть смог!Ты хочешь насладитьсяСтраданьями невинного —А яПеред иным стою СудомИ верю,Что справедлив мой страшный приговор.
...Такой недолгой жизнь моя былаИ безмятежной.Озарял, как солнце,Ее сосед-помещик дон Антонио.Он, собирая нескольких друзей,Рассказывал им тайны,От которыхСветлеет сердце,Увлажняются глазаИ отступает мерзкий страх,С рожденьяПрилипший к телу, —Вечной смерти страх.О эти встречи и беседы!НочьЗаполонил жемчужный запах моря.Игольчатые звезды над листвою —Как сполохи какой-то высшей жизни.А дон Антонио нам говорит, что так жеМы здесь сходились пять веков назад...
Тогда еще не царством инквизицииОтчизна наша бедная была.Здесь цвел недолгий мусульманский рай,Навеки отлетевший к этим звездам.
А мы остались на земле.Она,Казалось, мертвой хваткой нас держалаИ возвращала каждый раз в себяНаш прах.Но скоро эта связь порвется —Так дон Антонио нам говорил —И долго наши души будут врозь.
Одни родятся в христианской вере,И осенит их с неба Южный Крест.Моя судьба – евреем стать,хоть вспомнитьЯ так и не сумел, что им когда-то был.
А самому Антонио предстоялоРодиться вновь кочевником-арабом,Спать на спине верблюдаИ во снеУкрадкой возвращаться в Андалус.[2] О дон Антонио!Всего за полчасаДо появленья стражей инквизицииТебя увел небесный караван,Державший путь к палаткам бедуинским.
Куда же денусь я?ИерусалимРазрушен за грехи царя Манассии,И мой народ с чужбины на чужбинуСмертями и рожденьями гоним...– —– Горит! – Горит!И вправду – запах гари.Так значит, дым меня не задушил?Как странно – если бы не этот запах,Я думал бы, что умерИ лечуНадзвездными путями к новой жизни.
Но сильно пахнет гарью. – А вверхуКакое-то свеченье.Ближе, ближе.И проступают башни городскиеИ очертанья сказочных дворцов.Туда?Но это град небесный,Град святых.Там нету места грешникам сожженным!– Огонь! – Горят соседние вагоны!– Погибли мы!– Так вот мне почемуПриснился сон про этого испанца!
– О Господи! Не дай, не дай сгореть!Хоть нибудь освободи отсюда!
– Остановился!– Дверь! Выламывайте дверь!– Вы слышите, стреляют!– Партизаны!– Конечно! Это немцы ловят тех,Кто убежать пытается!– Посмотрим!
– Ну что ж ты? Прыгай!– Он не может, он старик!– Толкай его сильней, здесь много снега!
Паденье. Боль. И забытье.Короткое иль долгое, кто знает?..– —...Как больно мне, и холодно, и страшно.Что значат эти черные стволы?Как здесь я очутился? НеужелиИзвергла вавилонская темницаМеня из недр своих на этот снег?
Но я здесь не один – я слышу крики,И лай собак стоит остервенелый.Стрельба!Стрельба?Так вот она, разгадка!Теперь я понимаю, что к чему!Я в прежней жизни был царемМанассией!Теперь мне ясно всё, как божий день.Я царь Манассия – так значит,не напрасноЯ в прошлый раз расстрела избежал.Иначе я бы ничего не вспомнил!
...Всех до единого переписалиЕвреев городаИ повелиСебе могилы рыть и в них ложиться.И, самый старый и больной из всех,Сумел я убежать, подделал документыИ малый срок у смерти отыграл.
Но боги ада жаждут своего.Вслед за евреями черед приходитВсем остальным и я попал в облаву.
Теперь уже, со сломанной ногой,Я не смогу бежать.Но для чего бежать мне?Не сюда лиСтремился я в бесчисленных рожденьях?О, будь я настоящий каббалист,А не такой вот дилетант-невежда,Я по стволам вот этим, по ветвямПрочел бы, как по книжке,Что ВсевышнийИ этот день, и место сотворил,Чтоб я здесь встретился с самим собою!
И ты, звезда над этой черной кроной,Я слышу голос твой,Я понял, что ты значишь!
Но почему меня никто не ищет?Всё понятно:Пытаются прорваться к партизанамТе, что бежать смогли.ПогоняИдет за ними.Лай собачий и стрельбаСместились вправо и уходят в чащу.Что делать мне?Лежать и смерти ждать?Но я же царь!Так не в моей ли властиПогоню повернуть,Чтоб хоть кого-нибудь спасти?
Ну, дьявольская рать в рогатых касках,Здесь знатная приманка для тебя!– Hierher! Hierher!Da ist der Jude! Jude! Jude![3] – —...Душа блаженствует, из света в светПереходя и наполняясь светом.
Душа-страдалица!Как тяжело пришлосьТебе в темницах из костей и плоти.Как страх небытия тебя изгрыз!И как оно пыталось овладетьТобой живоюИ в безумии топило.Небытие! Пускай тебе в уделДостанутся преступные деянья,В безумье сотворенные,ПускайВ тебе исчезнет всё,На что толкалНеодолимый страх исчезновенья.
А наверху – сияет ярче солнцаИерусалим Небесный,Град живых!О родина моя!Узнай меня! Прими!О, только бы с тобой не разлучаться!
Но то, что накопилось там, внизу,Не так-то просто отпускает.И тянет всё сильней,И камнем – вниз!..– —Он прикасается к своей руке иссохшейИ кожу теребит —Он жив, он снова здесь.Сейчас войдет тюремщикИ миску с тошнотворного едойПоставит на пол.Вот послышались шаги,Сейчас засов зазвякает...Но громомГремят затворы!– Царь! Вовек живи!Владыка вавилонский возвращаетТебе свободу и престол отцов!
О эти голоса!О воздуха касанье!И запахи!
– Но почему, друзья,Темничный мрак идет за нами следом,И я совсем не вижу ваших лиц?Иль это ночь такая наступила?
Увы, теперь всегда со всех сторонОбъемлет эта ночь царя Манассию —СлепымВернулся он в Иерусалим!– —Приказывает царь соорудитьПророкам пышные гробницы,Приказывает из своих пределовИзгнать Ваалов и Астарт.
Царские рабы,Во всём царю покорны,С таким же рвением, с каким ониСооружали капища и рощи насаждали,Теперь всё разбивают на кускиИ рубят.Но добру – не пропадать же!Они в свои дома обломки волокут —Из них очагПолучится прекрасный.А дрова из рощ священныхИх пище придадут особый вкус.
вернуться
3
Hierher! Hierher! // Da ist der Jude! Jude! Jude! – Сюда! Сюда! // – Здесь еврей! еврей! еврей! (нем.).