2
— Маруся, — шепчет Иван Петрович, — я в Бога не верю.
Но, кажется, верю в то, что он был в дааавние времена.
Маруся, партия нас развела,
Я, Маруся, всю жизнь ощущаю потерю
И стремлюсь восстановить справедливость, она
В том, Маруся, чтобы ты мне сегодня дала.
Маруся уже лежит, ждет.
Маруся знает: у каждого свой завод.
И Петрович заводится. Цыц. Лежи и терпи.
Завтра поедем в родное логово,
В сельсовет поведу тебя, в деревенский,
А сейчас по шерсти меня потрепи.
Утречком сносим храм в Елохово,
Так называемый Богоявленский.
Праздник Сварога и Мокоши! Слышь,
Ты, Маруся, и мертвого воскресишь.
Вот так мы его кувалдами! Вот так,
Войдём в него и разрушим, к черту, эту берлогу!
Сорок первый год, как-никак!
Ой, Маруся, хорошо, ей-богу.
Купола на Купалу грохочут звонче,
А я зубилом, а я молоточком по золотому раю…
Я, Маруся… я, Маруся, сейчас кончу.
Я, Маруся, кончаю…
3
Человек, разрушающий все на своем пути,
Засыпает сразу после разбоя.
Но Бога часто спасает война. К шести
Часам утра самолеты уже над тобою.
Человек уснул, насытившись ритуальным танцем
Тазобедрия, все-то в нем нелепо.
Снится ему Мария с агнцем
Посреди вертепа.
У ольхи-Елохи всполохи-скоморохи,
На паперти срамные пройдохи,
А она стоит с кульком, как икона, возле.
Кто, Елоховка, спас тебя, не Христос ли?
Сон у Петровича — не сон, истерия.
Он Марии вопрос задаёт прямой:
— Мой?
— Пушкина! — отвечает Мария.
«Верь всему и делай всё, что хочешь…»
Володе Гандельсману
Верь всему и делай всё, что хочешь.
Цепь событий всё рассудит, и
ты поймешь, каких звенящих полчищ
полон глас небесного судьи.
Иов, это струпья? это трупы
детские и овцы полегли?
Верь всему, и Бог поднимет трапы,
приплывут в пустыню корабли.
И по новой — то дары, то смерти,
будет в цепи новое звено.
Бог всё стерпит, Иов — тоже стерпит,
ибо — в цепях, то-то и оно.
Скоро хмель садовый одичает.
Иов, это снова гром в степи
или Бог с проверкой?
Отвечает:
— Всё равно. —
И бродит на цепи.