Ему нужно было подниматься на ноги и идти дальше, да вот только теперь не было уверенности в том, что он сможет дойти до конца, а это ставило под сомнение тот путь, что он выбрал для себя. Именно поэтому его восстановление продвигалось медленнее, чем того ожидал Дженсен.
— Всё ещё так гложет поражение? — слегка улыбнулся Тодд. — Проигрывать всегда больно. Никто от этого не застрахован, да и вряд ли кто-то будет рад тому, что ему не удалось победить. Однако, если ты прямо сейчас позволишь себе сдаться, всё то, к чему ты стремился всё это время, потеряет смысл. Неужели ты так просто готов со всем распрощаться?
Парень вновь не соизволил ответить — нечем. В любой другой ситуации он бы запросто нашёл подходящую отговорку, что смогла бы выставить его в нужном свете, но сейчас… сейчас даже на это у него не было ни сил, ни желания.
— Я могу понять тебя, — никак не унимался мужчина. — В былые времена я и сам проигрывал. Например, мне до сих пор не понятно, как в ту ночь я проиграл Фурии. Она же ведь не могла обладать силой, что превосходила мою, — пожал плечами он. — Можно много думать и размышлять об этом, обвиняя себя в слабости, но результат это, увы, не изменит — поражение есть поражение. Можешь накладывать на него множество ярлыков, но факт это не опровергнет.
Син сделал шаг вперёд и тут же застыл, почувствовав сильную боль в районе зашитой раны. Он был готов упасть в любую секунду, но продолжал держаться за стену, сам того не понимая, зачем вообще продолжает бороться. Вероятно, обыкновенное упрямство продолжало жить в нём, что заставляло его стоять на ногах.
— Воспринимай поражение так, словно оно является частью твоего пути, — Дженсен был крайне говорлив, что начинало действовать подростку на нервы. — Ты проиграл тому линчевателю — это факт. Сокрушительно проиграл — это факт. Твоя жизнь висела на волоске — это тоже факт. Но… ты всё ещё жив, не так ли?
Глаза подростка, лишённые силы и страсти, тускло посмотрели на лицо мужчины, словно ища ответа на вопросы, которых у него не было. Медленно, словно по инерции, его уста разомкнулись, а ещё через несколько мгновений он, наконец, заговорил, чем нарушил своё долгое молчание:
— Разве не ты мне сам сказал, что я умер в ту ночь? — задал вопрос он. — Моя жизнь оборвалась в тот момент, когда он проткнул меня серпом насквозь.
— Так я и не отрекаюсь от своих слов: умер тот Син, что называл себя величайшим злодеем, — поправил своего собеседника бывший солдат. — Сам же человек всё ещё жив, если, конечно, тебя так можно называть, поскольку то, что я вижу сейчас, не очень сильно напоминает мне человека. Скорее, пустая оболочка, что продолжает жить, потому что привыкла.
Син оскалился, в его глазах мелькнула злоба. Он сделал несколько решительных шагов вперёд, полагая, что это поможет стать ему менее жалким, и у него даже получилось сделать аж два ровных шага, но на третьем его пронзила сильная боль, из-за которой он тут же начал падать вниз. Айкава бы точно повредил лицо, если бы в последний момент его смог поймать Дженсен, удержав его от болезненного столкновения с полом. Взгляд парня был полон бессилия и отчаяния, а из глаз, казалось, вот-вот польются слёзы.
— Почему ты делаешь это? — тихим голосом просил Айкава.
— Делаю что? — не совсем понял его Тодд.
— Ты не обязан помогать мне. Я спас тебя, а ты помог мне — на этом наши пути должны были разойтись. Так почему… почему ты делаешь всё это? Зачем тебе спасать меня? Какой в этом смысл? — пытался удержать слёзы он, да только те предательски начали течь из его глаз, образуя тонкие ручьи на лице.
Дженсен неслабо так удивился, услышав эти слова. На секунду в его взгляде промелькнула боль, но через мгновение тут же исчезла, после чего прежняя улыбка вновь вернулась на своё место.
— Наверное, потому что я это могу, — ответил он.
Дженсен помог Сину подняться и присесть на мягкий диван, рядом с которым они и находились всё это время. Затем он взял стул, что стоял чуть поодаль от них, приблизился к Айкаве и поставил его напротив, после чего сел на него. Мужчина посмотрел на парня со смешанных чувствами на лице — в его взгляде было и сострадание, и что-то ещё, что было трудно определить.
— Знаешь, если бы я плохо тебя знал, быть может, у меня бы действительно не было резона помогать тебе и спасать, ибо смысла в этом бы не было. Не могу с уверенностью говорить об этом, поэтому чисто предполагаю. Скорее всего, я бы поступил именно так, ведь помогать тем, кого не знаешь, да ещё и своей жизнью рисковать — та ещё морока. Однако, как ты должен был понять, наш случай совершенно другой, — он взял паузу, чтобы собраться с мыслями. — За то время, что мы провели вместе, я узнал тебя со всех сторон, даже с тех, с которых ты не хотел раскрываться. И знаешь, узнав обо всём, что с тобой произошло, я понял, что мы с тобой не такие уж и разные: мы оба были лишены любви родителей в детстве, мы оба выбрали путь истинных плохишей, а также у нас с тобой одинаковая судьба.
Дженсен устало потёр глаза и опустил взгляд. Ему очень сильно хотелось спать, но проблема была в том, что каждый раз, когда он засыпал, он видел ужасные кошмары, что заставляли его тут же просыпаться. Нормального сна он не видел с того момента, как прикончил Фурию. Всякий раз, когда он закрывал глаза, он видел изуродованное лицо бывшей подруги, что мучилась в агонии, сгорая заживо. За таким даже он спокойно наблюдать не мог, а ведь на войне он видел зрелища и похуже.
— Сама жизнь будто бы наставила нас на путь злодеев, тебе так не кажется? — с грустной улыбкой на лице продолжил он. — Хочешь быть хорошим и добрым парнем, но вот остальные просто не дают тебе таковым быть. Даже сама судьба против этого. Всё, что остаётся — это лишь следовать той дороге, что открыта. Проблема лишь в том, что финал у всех этих дорог один, и он очень грустный, но не для других людей и всего мира, а только для тебя. Никто не будет печалиться из-за твоей смерти, ведь всем станет легче, если из этого мира исчезнет человек, что отравлял остальным жизнь. Ни один из них не придёт на твою могилу, ни один не скажет на ней добрых слов, ни один человек не задумается о том, почему ты пришёл именно к такому исходу. Поэтому этот финал такой грустный — всем просто на него плевать.
Син молча слушал каждое слово Дженсена, его лицо выражало смесь печали, грусти и некоторой доли признания в сказанном. Его взгляд был наполнен размышлениями, словно он впитывал каждую фразу, пытаясь найти в них какой-то смысл. Тело подростка слегка дрожало — он всё ещё не мог отойти от той боли, что пронзила его минутами ранее.
— Всю свою жизнь я старался получить то, чего мне так не хватало в детстве — любви. Пытался казаться достойным её, пытался заслужить, пытался… быть полезным для всех. И что я получил взамен? Стал врагом для каждого, стал их… разочарованием. Оказался предан человеком, которому больше всех доверял, — покачал головой мужчина и встал со стула, после чего подошёл к небольшому деревянному столику, взял с него кружку с кофе, немного отхлебнул её содержимого и с ней в руках вернулся на стул, вновь устремив свой взгляд на Сина. — Знаешь, а я ведь мечтал о детях, — с явной болью в глазах произнёс он. — Хотел, чтобы у нас с Фурией родились двое мальчишек, которым я бы смог дать всё, чего сам был лишён. Мечтал вырастить их достойными людьми, что не пойдут по пути их отца, — по его лицу было видно, что эти воспоминания причиняли ему ужасную боль. — А теперь… я остался ни с чем.
Поднявшись со стула, Дженсен подошёл к окну и начал смотреть на открывшийся ему вид. Айкава же пытался понять, что именно этими словами ему пытался донести мужчина. Не может же это быть обычным откровением или излиянием души, верно? Мальчик во всём старался найти подвох, даже если его не было.