Сначала ей захотелось заглянуть в гостиную, удостовериться, так ли это на самом деле, однако - не смогла, решимости не хватило. Сразу повернулась, пошла к двери на лестницу. Шла очень медленно, и ей было жутко, озноб пробивал - она из всех сил вслушивалась, но по прежнему ничего кроме гудящей в висках крови не слышала. И все же ей казалось, что он крадется прямо за нею, что сейчас вот набросится сзади, совершит что-то жуткое, чего и представить невозможно. Конечно, требовалось обернуться, чтобы убедиться в этом или противоположном. Но нет - и этого Вика не могла сделать, предпочитала оставаться в кошмарном неведении. Вот, наконец и дверь - она и позабыла, что в одном легком ночном платьице, что босая - да разве же это значило что-то?! Главное бы во двор выбежать и дождаться там врачей. И пусть они навсегда, навсегда увезут этого демона, пусть сожгут его - только бы побыстрее это свершилось!..
Она положила ладонь на ручку, стала поворачивать ее, дернула - неужели же свобода?! Но нет - конечно, в состоянии своем она позабыла, что дверь закрыта еще и на замок, что надо повернуться, взять ключ с полки у зеркала. Замерла, уже собралась это сделать, как... Словно раскаленной плетью ее ударило - она не выдержала вскрикнула - а плеть то все въедалась с непереносимым треском в ее голову - это был звонок. И с той стороны двери, уже и кулаками стучали; разом несколько встревоженных и разозленных соседских голосов требовали:
- Да что же это у вас происходит?! Совсем с ума посходили?! Весь дом решили разнести! Сейчас милицию вызовем!.. Да я уже и вызвала милицию разве же можно такое безобразие терпеть!.. Семейка - весь день горлопанили, теперь еще и ночью не унимаются!..
И все это время не переставали звонить, не переставали стучать.
Вика стояла словно парализованная, и тут сзади ее перехватила рука - рука пылающая, сильная. Она уже знала, кто это, и она закричала - закричала истерично, пронзительно, как могут кричать женщины в таких критических ситуациях - наверное визг ее перебудил всех, кто еще спал в этом подъезде, прорезался среди стен до самого нижнего этажа. Такой вопль не каждый в своей жизни услышит, и это хорошо - это вопль умирающей жертвы, это боль нечеловеческая, это надрыв - те, кто услышит такой вопль (но не в кино нет, нет - там все игра) - тот никогда не забудет, перед тем бездна смерти распахнется.
Звон прекратился и вообще все замерло. Вика больше не кричала - она вся выложилась в крике, и, хотя и не теряла еще сознания, но пребывала в таком состоянии, что не могла уже и пошевелиться, вообще походила на умершую, и только глаза ее были широко распахнуты, и там бился, надрывался темный ужас. Вот в дверь вновь забили - теперь уже из всех сил, ногами - кто-то из соседских мужиков, кто посильнее - теперь дверь торопились высадить, и кто-то удостоверился - действительно ли вызвали милицию. Однако, не так то легко было высадить эту дверь - ведь это была уже не та ветхая темная дверца, из-за которой так легко вырывалась когда-то Музыка - это была крепчайшая, призванная охранять эту дорогую квартиру дверища, защита от грабителей - и не смотря на силу ударов, а это были действительно сильные удары - она лишь слегка сотрясалась. Ну а Виталий схватил свою супругу за руку, и как какую-то поклажу, как мешок, поволок в гостиную, где все выглядело так, как и должно было выглядеть после всколыхнувшего полдома грохота: все перевернутое, вздыбленное - подобное можно увидеть после землетрясения или после бомбардировки - только вот окружающие стены каким-то образом еще оставались целыми. Стенка рухнула и на диван - вздыбилась там изломанной горою, а весь пол вокруг был усеян разбившимися посудинами, измятыми книгами и прочим. Магнитофон был также погребен где-то под этим, и скорее всего сломан - но Виталий уже успел притащить другой магнитофон поставил его на какой-то груде, как раз на том месте, где стоял когда-то старый магнитофон, Музыку дарил.
Да - он действительно нашел кассету, он уже вставил ее в магнитофон, как раздался этот предательский звонок в дверь - случись он хоть на полминуты позже и Вике удалось бы ускользнуть, но Виталий тогда бросился в коридор ему представилось, что дверь на лестницу распахнута, и что лезут оттуда демоны преисподней, жаждущие отлучить его от Музыки. И он готов был сражаться с этими демонами, готов был... нет - не погибнуть; теперь он не мог погибнуть - теперь он должен был только побеждать, чтобы остаться таки наедине с Ней, с Музыкой. Но в коридоре он увидел только свою жену, и она больше не пугала его, показалась жалкой, ничего не знающей - он захотел и ее приобщить к Музыке, как пытался это сделать когда-то с Виктором.
И вот он приволок ее в комнату, толкнул на оставшийся свободным кусок дивана - бросился поскорее к магнитофону, включил - было еще несколько мгновений перед началом, и он метнулся к выключателю, с необычайной ловкостью перескочил через нагроможденье - вот не стало электрического света, но желанной ему темноты не было - заря уже вступила в свои права, и уже разливались по небесам потоки бордовых, пламенных тонов - восходил новый день, и словно тревожный пульс его звучали сильные удары в дверь.
Виталий бросился было искать какую-нибудь занавесь, но тут началась Музыка. Он замер, он прислонился к стене, и смотрел в дальний, темный угол заря уже не мешала ему, он не замечал окружающего - крупные, жаркие слезы покатились по его щекам. И казалось Виталию, что он никогда и не уходил от это Музыки - быть может, и была какая-то безмерно малая вспышка безумия, но она ушла - она уже никогда не должна была возвращаться, уже забылась. Он дрожал вместе с этой музыкой, он лил вместе с ней слезы, он умирал, и тут же возрождался вновь вместе с неведомым, небесным скрипачом. И он верил, что теперь это никогда не прекратится, что он, как и прежде (как и мгновенье назад!), будет переворачивать вновь и вновь кассету (даже и не зная, что новый магнитофон сам может это сделать); что будут лететь где-то неведомые, суетные годы, ну а он непреклонно будет двигаться к своей цели - вновь и вновь вспоминать ту встречу в весеннюю пору - любить, любить, Любить...
И ведь он привык не замечать времени, вот и теперь те минуты, которые оставались до приезда врачей и милиции пролетели в одно мгновенье. Он не слышал громких, требующих открыть дверь голосов, но когда раздались удары много более сильные нежели прежде, удары от которых стала содрогаться люстра, а не разбившаяся еще посуда покатилась по полу - тогда он очнулся от своего счастливо и рыдающего, так не похожего на жизнь иных людей забытья.