Но не искал в то время тихой гавани Артем, тянуло его побродить по белу свету, и, объясняя свой поступок Кузьмичу, он шутя сказал, что его родословная начинается с волка, а волкам нужна лишь свобода и большие пространства.
…И завертел, закружил Артема Север-батюшка, шаман-волшебник в белой малице. Полеты короткими — короче воробьиного носа — зимними днями; полеты белыми летними ночами под незакатным северным солнышком: охотничьи зимовки, оленеводческие бригады-чумы, морские порты, речные порты, стоянки шатунов-геологов. Хлебал он уху на берегах тундровых озер, кишащих чиром и нельмой, возил грузы зимовщикам на морских островах. Околдовал, взял в плен душу Артема Север, одаривая роскошными феериями полярного сияния, величаво свершающимися под низкими звездами макушки земли…
Но белой полярной совой летит за северянином на неслышных крыльях злой дух Севера — страх одиночества, тоска…
Она подкрадывается, как болезнь, чаще всего в темень полярной ночи, заполняет душу до краев, и в такие минуты северянин либо пьет водку, либо уходит в воспоминания.
Открыл в одну такую минуту Лазарев чемодан с материковой пленкой (она великолепно сохранилась), проявил ее, и перед ним поплыло, засияло то июньское воскресенье. Море, сосны, Женька… Женька хохочет, Женька вонзает зубы в румяное яблоко, Женька — «бегущая по волнам». И еще Женька в чалме из своего платья — «царь Востока»… Он напечатал целую пачку фотографий, получилась подробная летопись дня, который чем дальше, тем ярче оживал в его памяти, как чудо. Все стушевалось из воспоминаний отпуска, был только один этот день. И вечер у окон Женькиного дома, вот этого, напротив, что спит сейчас, темнея рядами окон.
Вчера Артем разыскал Женькино окно во втором этаже, узнал плотные цветастые портьеры, а на подоконнике разглядел большую нарядную куклу.
Дома, на Сахалине, а потом на Севере, перелистывая Женькины фотографии, Артем думал о том, что было бы, не окажись он идиотом и останься еще на день. Ведь Женька просила, умоляла остаться, звала поплыть на острова.
И, может быть, потому, что не остался и больше ничего не было, Артем, как любимый фильм, прокручивал в воображении весь этот несовершившийся день, всякий раз дополняя его новыми подробностями. Только начинался этот фильм-импровизация всегда одинаково: с пахучего Женькиного шепота, с четырех ее слов…
Некоторым фотографиям Артем дал названия: «Гусиный шаг», «Яблоко», «Очень смешно!» и наконец «Бегущая по волнам». Молодые пилоты зачарованно смотрели на кружившуюся в брызгах прибоя Женьку, и никто не сказал о ней нехорошо: так наивно чиста, по-детски естественна была Женькина нагота.
А «Море» — за спиной Женьки блики солнца на воде, Женька — доверчивые, ясные глаза — смотрит прямо на зрителя — Артем вставил в рамочку с целлофаном и повесил в кабине вертолета. Как талисман. Как ладанку. Не одну сотню тысяч километров налетала рядом с ним Женька. Женька и тихое море того воскресенья.
Эти фотокарточки разлучили Артема с Аннушкой Кригер, его лучшим другом. Аннушка работала в порту шофером бензозаправщика, была, как и он, страстной рыбачкой, охотницей и любительницей аккордеона.
— Пустой номер, Лазарев, — перелистав фотокарточки, сказала она. — Ты кто? Шофер, как и я. Оленьи шкуры возишь, баб беременных. А ей много чего надо, этой картиночке.
Прекратились их концерты-дуэты на двух аккордеонах, и на осеннюю охоту Аннушка поехала с каким-то приезжим начальником. Это озадачило Артема: на материке у нее был жених, который послал Аннушку на Сахалин зарабатывать деньги на дом.
Аннушка пила водку, курила, но все же было с кем пойти в кино, поиграть на аккордеоне. Рядом была живая душа, хотя и пропахшая насквозь горюче-смазочными.
Этой весной впервые заскучал Лазарев на Сахалине. Весна стояла обычная, сахалинская — дожди, туманы. Летать нельзя: облака тащились по крышам. Скука, безделье.
Вот в такие дни думаешь, есть же где-то солнце, тепло, есть большие города, где чисто одетые люди ходят по чистым, нарядным улицам, не дышат воздухом напополам с водой. И еще подумалось Артему: вот ему двадцать семь уже, оглянуться не успеешь, как жизнь пройдет мимо, скрытая от тебя пропахшими морской капустой сахалинскими туманами.
И собираясь в отпуск, Артем взял все свое имущество, даже аккордеон прихватил, на тот случай, если останется на материке. Это не представляло большого труда: весь его скарб уместился в рюкзаке и небольшом кожаном бауле.