От своих товарищей юноша отличался только чёрной повязкой на глазу да расплющенным носом, выдававшим бывшего боксёра. Это был Нис. Он столкнул на воду байдарку с молодой парой, равнодушно проводил взглядом голубую открытую машину, промчавшую какую-то элегантную девушку в голубом купальном костюме и юношу с напомаженными волосами, и вновь повернулся к морю.
Над пляжем зазвучала очередная песня.
Мягкий мужественный голос пел: «Есть на свете золотые города»…
— Эй, парень! — крикнул какой-то толстяк. — Мне байдарку!
— Даю, даю! — И Нис поволок очередную лодку в воду.
«А мы ребята смелые, свой не упустим шанс! Счастливчики, счастливчики мы с улицы Мальшанс!..» — гремело над пляжем.
Оттолкнув байдарку с толстяком от берега, Нис посмотрел на часы. Время выпить кружечку. Кружка пива за час до обеденного перерыва была единственной роскошью, которую он себе позволял. Заработок был грошовый: чаевые на этом пляже были невелики, но следовало благодарить судьбу — другие и того не имели. Приходилось откладывать на зиму, когда кончался купальный сезон. То ли удастся найти какую-нибудь работу зимой, то ли нет. Нис так уставал за день, что вечером мечтал лишь об одном: скорей добраться до своей комнатушки, которую он снимал с тремя другими такими же, как он, и уснуть. Ни кино, ни кафе, ни журналов! Только единственная кружка пива, других удовольствий он не знал.
Нис торопливо направился в маленький деревянный павильон-буфет.
— Ты как часы, — приветствовал его бармен. — Обычную?
— Обычную. — Нис облизнул пересохший рот и, взяв у бармена запотевшую кружку, с наслаждением окунул губы в прохладную пену.
Нис провёл в буфете минут пять, не больше. Но этого времени очень маленькой большеглазой девушке хватило на то, чтобы пройти пляж из конца в конец.
Ориель прошла пляж, окинула его в последний раз внимательным взглядом и, не оборачиваясь, пошла на следующий. Пляжей было ещё очень много…
Ориель приехала на побережье две недели назад. Проявив невиданную энергию, она сколотила группу из таких же молоденьких продавщиц и добилась от профсоюза льготных путёвок в туристский лагерь и льготных билетов на поезд…
Отпуск им всем полагался двухнедельный, и эти четырнадцать дней надлежало использовать до предела. Девушки вставили в шесть утра, вылезали из своих палаток и мчались к морю. До вечера они купались, катались на водных велосипедах, загорали, а вечером шли в близлежащие кино, в дешёвые дансинги или гуляли под луной с юношами из их же лагеря.
Исключение составляла Ориель. С первого дня она откололась от подруг. Все дни она пешком обходила пляши, даже ездила на электричке в соседние местечки, заходила в справочные бюро. Не пропустила ни одного стадиона, спортивного клуба или зала, особенно тех, где занимались боксом или дзю-до.
Она искала Ниса.
Солнце золотым шаром висело над горизонтом, Лёгкий солёный ветерок, не приносивший прохлады, теребил Ориель волосы. Синее-синее море медлительно и величаво перекатывало невысокие волны. Они возникали где-то очень далеко и двигались к берегу уверенно и неторопливо. Им некуда было спешить — впереди у них была вечность.
А у Ориель оставался только этот день. Вряд ли она сумеет в скором времени опять попасть на побережье. Один день!..
Ориель шла и вспоминала письмо Ниса: «Я бы чёрта с два тебя кому-нибудь уступил». Ну и она тоже некому не намерена его уступать. Никому! В том числе я ему самому!
Ориель проявила упорство и изобретательность. Она десять раз обошла всех соседей Ниса, всех известных ей знакомых и товарищей его, побывала на заводе, где когда-то работал Клод, в спортзале Баллери, где его временно заменял один из его учеников. Она даже сумела пробиться на приём к Бокару, это было просто подвигом.
Неделя шла за неделей, месяц за месяцем и никаких сведений о Нисе.
Но однажды в магазин зашёл парень, тоже боксёр, которого они с Нисом как-то давно встретили на соревнованиях. Парень пришёл покупать боксёрские бинты.
— Я ведь тебя знаю! — обрадовался он, — Забыл только, как зовут…
— Ориель, — машинально ответила девушка. — Нас Нис знакомил.
— Ориель! Точно! Мы познакомились на первенстве города в прошлом году. Я тебя сразу узнал.
— И я тебя…
— А вот Ронея теперь но узнаешь. С повязкой этой, да ещё чёрный, как негр. Я ему говорю…
Ориель вцепилась в прилавок с такой силой, что пальцы её побелели. Ей казалось, что она сейчас упадёт. Но голос, которым она задала вопрос, прозвучал совершенно спокойно:
— А ты когда его видел?
— На прошлой неделе. Мы ездили выступать на побережье, Он ведь теперь там живёт.
— А где? — На этот раз голос Ориель был хриплым, и парень удивлённо посмотрел на неё.
— Не знаю! Мы встретили его в… — И парень назвал один из крупнейших приморских курортов страны.
Подошли другие покупатели, парень получил свои бинты, попрощался и ушёл.
Ориель немедленно начала организовывать туристскую поездку на побережье. И вот она уже две недели здесь. Сегодня последний день.
Откуда-то слева на синее небо надвинулись белые облачка. Они наступали неторопливо, но их становилось всё больше, некоторые из них уже нахально загораживали солнце. Недолго, правда, на минуту или две. В такие моменты море из сине-голубого становилось сине-лиловым, лесок темнел и ветерок казался холодней. Надвигался дождь.
…Не обращая внимания на свои растрепавшиеся волосы, на промокшие насквозь туфли, Ориель долго стояла на последнем пляже. По загорелым щекам её бежали крупные слёзы.
Наконец Ориель разыскали подруги. Она едва не опоздала на поезд.
Постучав по стрелкам, сердито гудя у переездов, поезд миновал задымлённые пакгаузы, свалки, районы лачуг и нищих огородов — задний двор прославленного курортного города, чьи роскошные отели и казино выходили на море, и, набирая скорость, устремился сквозь дождливую мглу в столицу…
И в столице шёл дождь. Правда, осень ещё не наступила, но дожди уже частенько заглядывали в город, словно разведчики перед атакой главных сил.
В этот воскресный день Мари проснулась рано, как обычно, Но подруга её, с которой они снимала комнату, уже ушла. Воскресный день был единственным, когда она могла навестить живших за городом стариков.
Девушка оставила на тумбочке Мари вазочку с большой белой розой, пару чулок и записку:
Поздравляю. Желаю тебе в жизни столько радости, сколько в тебе доброты.
Мари грустно улыбнулась — её подруга была такой же сентиментальной и наивной, как эта записка. И уж конечно, добрей её, Мари. Когда всё произойдёт, она, наверное, будет долго и искренне плакать.
Мари одевалась и причёсывалась тщательно, не спеша. Она долго укладывала свои золотистые прекрасные косы, гладила выходное платье… Ей некуда было торопиться. Сегодня последний день рождения в её жизни.
Всё было твёрдо решено. Не сейчас и не неделю назад. Гораздо раньше. В тот день, когда пришло письмо от Юла. Холодное, официальное, напечатанное на машинке, в конверте с маркой «Лукас-мелодий». Мари помнит каждое его слово:
Дорогая Мари!
К сожалению, в жизни всё изменяется. Когда мы встретились, то не могли всего предвидеть. Но за это время многое изменилось. Я не принадлежу ныне себе. Ты должна это понять. Я знаю, что тебя не могут удовлетворять наши нынешние отношения. Так не лучше ли быть мужественным и прекратить их совсем? Думаю, что да. Я благодарен тебе за всё хорошее, что было, и надеюсь, что тебе повезёт в жизни. Прости и прощай.
Юл.
В конверт был вложен чек на тысячу долларов.
Мари не забилась в истерике, не побежала к Юлу, Она чувствовала, что рано или поздно это произойдёт. Вот и произошло.
Мари держала себя настолько спокойно, что ни подруга, ни товарки в конторе ничего не заметили. Но рана-то кровоточила…
Мари даже не отправила обратно чек. Она просто разорвала его на мелкие клочки и выбросила в окно. Голубые обрывки покрутились на лёгком ветру и исчезли.