Ошарашенный Игорь вылетел из детской.
— И со мной она также!.. — прорыдала Надя. — Разговаривать даже не хочет!
Сообразительный журналист, поняв, что ни от дочери, ни от супруги ему ничего толкового не добиться, полез в брошенный в прихожей Оленькин школьный рюкзак, нарушив правило неприкосновенности личной собственности. Первым делом он открыл дневник. Двоек у хорошистки Оленьки не было, но на глаза попалась запись о том, что после уроков будет собеседование у школьного психолога. Только тут Игорь обратил внимание на выпавшую из рюкзака брошюру, поднял её, прочитал заголовок, просмотрел яркие картинки, помертвел лицом и уселся прямо на пол. Сопоставив факты, он догадался о том, что произошло в школе.
Некоторое время журналист сидел, тупо глядя на обложку брошюры, где был изображён небритый дядька с недвусмысленно оттопыренными штанами, протягивающий кривые пальцы к испуганному мальчику. Затем лицо Игоря озарилось, и он бросился к компьютеру. Отмахнувшись от жены, журналист погрузился в какую-то работу. Сначала он яростно лупил по клавиатуре, терзал мышь, что-то копировал на флешку, затем достал пачку фотобумаги. Через некоторое время зашумел цветной струйный принтер. Собрав напечатанное в портфель, Игорь, не попрощавшись, вышел в прихожую, обулся и хлопнул дверью.
К счастью, Марина Юрьевна ещё не ушла. Когда Игорь подошёл к её кабинету, она была занята тем, что выпроваживала деда. Журналист знал этого бойкого старичка-активиста — дедушку одного мальчика из «Б» класса. В руках деда Игорь заметил уже знакомую брошюру.
— Так что, давайте идите уже, дедушка! — сдержанно говорила покрасневшая от натуги девушка-психолог, оттирая назойливого посетителя от двери кабинета. — Не надо мне тут рассказывать, как вы там при коммунизме жили! Сейчас другое время, и дети другие — незашоренные, раскомплексованные… Они больше вас знают о жизни!
Вытолкав возмущённого старичка, девушка хотела закрыть дверь, но в кабинет вторгся Игорь.
— Здравствуйте, Марина Юрьевна, я — папа Оли Гридиной из третьего «А», — выпалил он.
Психолог заметно напряглась. Стараясь не упускать Игоря из виду, она вернулась к столу, уселась и зацокала ногтями по столешнице.
— Здесь возникло некоторое недоразумение, — профессионально улыбнулся журналист в ответ на немой вопрос психолога. — Вы знаете, я никак не мог домогаться до своей дочери!
Марина Юрьевна смутилась и проговорила что-то вроде «вы меня не так поняли», но Игорь её не дослушал.
— Дело в том, уважаемая Марина Юрьевна, что у меня абсолютное бессилие в упомянутом деле, — стеснительно улыбнулся журналист. — Вот справка.
Справку Игорь соорудил в фотошопе, потратив половину обеденного перерыва.
— А ваша жена?..
— А супруга — совершенно холодное существо, — опередил журналист психологиню, вынув из портфеля очередную бумажку. — Её ничего, кроме кухни, не интересует. Вот, кстати, её справочка.
На стол легка вторая отфотошопленная справка.
— Но тогда как?..
— Оленька наша — ребёнок от искусственного оплодотворения. Так что можете быть совершенно спокойны за её половую безопасность! Только одно, Марина Юрьевна, пусть это останется между нами.
— Разумеется, — осторожно ответила психолог, покрасневшая от признаний журналиста.
— Спасибо большое! Мы ведь вместе делаем одно большое дело: защищаем психику наших детей! — ещё шире улыбнулся Игорь. — Единство семьи и школы в вопросах воспитания подрастающего поколения.
Девушка слегка расслабилась и покивала в смысле, мол, такова наша работа. Она слегка приподнялась на кресле, давая понять, что разговор закончен, но Игорь не уходил:
— Ведь что сейчас творится, ужас! Детей надо защищать любыми средствами! Вот, скажем, проблема детского суицида… Мы, журналисты, просто за голову хватаемся! А всё из-за чего? Из-за того, что дети насмотрятся сериалов, начитаются всякой мути, наиграются куклами-трупами и романтизируют смерть. А разве смерть романтична? Да сами поглядите!
Игорь открыл портфель, достал пачку недавно распечатанных фотографий самоубийц и бросил их на стол веером. Марина Юрьевна посмотрела и слегка изменилась в лице. Её пальцы сменили аллюр и зацокали нервным галопом. С верней фотографии на психолога смотрела мёртвым взором повешенная девушка с высунутым языком.
— Вот что нужно показывать детям! — заявил журналист, тыча пальцем в синее распухшее лицо повешенной. — Ради безопасности их психики. Чтобы они и думать не смели о суициде! Эта дурацкая романтизация смерти пришла к нам с Запада. Слышали о постмортеме? В позапрошлом веке в Англии было модно фотографировать умерших детей как живых. Жуть! Волосы дыбом встают! Одевали мёртвого ребёнка в нарядный костюмчик, глаза ему открывали, усаживали его среди игрушек, сами вокруг рассаживались и фоткались. Да вот сами гляньте!