Ритуал оставался неизменным каждый вечер. Мы сидели на диване, прижавшись друг к другу. Клара в ночной сорочке и я, сгорающая от нетерпения и желания как можно скорее снова увидеть мужа. Я выходила в прихожую. Колен едва успевал положить свои папки на полку, и Клара кидалась ему на шею. Я шла за ними по пятам, не зажигая света, и мы входили в гостиную. Колен оборачивался ко мне, я расслабляла узел его галстука, и мы целовались. Клара стояла между нами. Мы ужинали. Колен укладывал нашу дочку, и мы оставались вдвоем, спокойные, зная, что Клара лежит в тепле в своей кроватке, сунув большой палец в рот.
Только сейчас я осознала, что нашего дома больше нет. Я хотела остаться здесь, чтобы сохранить все, как было, но я ошиблась. Нет больше папок с бумагами, звяканья ключа в замке, топота ножек по паркетному полу. Никогда больше я сюда не вернусь.
Три четверти часа на метро, после чего меня зажали в толпе перед лестницей, ведущей к выходу. С каждой ступенькой ноги становились все тяжелее. Вход был где-то совсем рядом со станцией метро, но где именно, я не знала. Подойдя к решетчатой ограде, я сообразила, что нельзя прийти с пустыми руками. Зашла в ближайший цветочный магазин — их в этом районе было более чем достаточно.
— Мне нужны цветы.
— Вы попали по адресу! — улыбнулась в ответ цветочница. — По какому-то особому случаю?
— Вот туда, — сказала я, показав на кладбище.
— Хотите что-то классическое?
— Дайте мне две розы, этого хватит.
Она изумилась, но направилась к срезанным цветам.
— Белые, — попросила я. — Не заворачивайте, я возьму так.
— Но…
— Сколько с меня?
Я положила на прилавок купюру, вырвала у нее из рук розы и быстро вышла. Мой безумный бег прервался на посыпанной гравием главной аллее. Я вертелась во все стороны, оглядывалась, пытаясь понять, где они. Потом снова вышла за ограду и буквально свалилась на землю. Стала лихорадочно набирать номер «Счастливых».
— «Счастливые люди поддают и трахаются», слушаю вас.
— Феликс, — выдохнула я.
— Что-то случилось?
— Представляешь, я не знаю, где они! Не могу их навестить.
— Кого ты хочешь навестить? Ничего не понимаю. Где ты? Почему ты плачешь?
— Колена и Клару.
— Ты… Ты на кладбище?
— Да.
— Стой на месте, сейчас буду.
Я была на кладбище всего один раз, в день похорон. Постоянно отказывалась туда идти. После того как я сбежала из больницы в день их смерти, я и в больницу не приезжала. Под исполненными ужаса взглядами моих и Коленовых родителей я объявила, что отказываюсь присутствовать при том, как их будут класть в гроб. Свекровь со свекром ушли, хлопнув дверью.
— Диана, ты окончательно сходишь с ума! — воскликнула моя мать.
— Мама, не могу я этого видеть, слишком тяжело. Если они на моих глазах исчезнут в ящиках, это будет означать, что все кончено.
— Колен и Клара умерли, — ответила она. — И ты должна это принять.
— Замолчи! И я не поеду на похороны, не хочу смотреть, как они уходят.
Я снова зарыдала и повернулась к родителям спиной.
— Что-о-о? — поперхнулся отец.
— Это твой долг, — добавила мать. — Ты придешь и не будешь устраивать сцены.
— Долг? Вы говорите о долге? Да плевать я хотела на долг!
Я резко повернулась к ним. Ярость временно победила боль.
— Ну да, у тебя есть обязанности, и ты будешь их выполнять, — подтвердил отец.
— Да вам же глубоко наплевать на Колена, на Клару и на меня! Вам только важно соблюсти приличия. Важно соответствовать образу разбитой горем семьи.
— Но мы и есть разбитая горем семья, — возразила мать.
— Нет! Единственная известная мне семья, единственная моя настоящая семья — это та, которую я только что потеряла.
Я была на пределе, моя грудь вздымалась. Я не отрывала от них глаз. На одно короткое мгновение их лица исказились. Я искала в них хоть какой-то намек на раскаяние. Но нет, фасад оставался безупречно гладким.
— Ты не должна говорить с нами в таком тоне, мы — твои родители, — продекларировал отец.
— Катитесь! — заорала я, вытягивая палец в сторону двери. — Убирайтесь из моего дома.
Отец направился к матери, схватил ее за руку и потащил к двери.
— Будь готова вовремя, мы за тобой зайдем, — успела она сказать, перед тем как дверь захлопнулась.
Они явились, механически бездушные и точные, словно швейцарские часы. Они не услышали ничего из того, что я сказала.