Спектакль «Комната смеха» возник неожиданно. К тому времени я уже несколько лет состоял в жюри по присуждению премии «Антибукер», неформально проводимому «Независимой газетой» и ее главным редактором В.Т. Третьяковым. Попросту говоря, «Антибукер» (к сожалению, прекративший свое существование еще в начале двухтысячных) извлекал на свет божий самоцветы российских талантов.
Олег Богаев, в недавнем прошлом актер, прислал на конкурс «Антибукер» 1997 года свою «неполнометражную» пьесу «Русская народная почта». Прочитав ее, я понял, что должен ее сыграть. Не только по той причине, что количество людей возле мусорных бачков год от года не уменьшается, а еще и потому, что это трагедия поколения моего отца. Генерации, оказавшейся выброшенной из жизни и никому, кроме своих детей, не нужной. Общество отмахнулось от стариков, как от надоедливых мух, в то время как они, эти старики, отдали обществу все. Само по себе это уже есть трагическая коллизия, и, как всякая подобная коллизия, она неразрешима. Средство решения конфликта – только смерть. И нет тут никакой альтернативы.
Вот почему я так цепко схватился за эту пьесу.
«Комната смеха» – о нашей непреднамеренной, вынужденной жестокости, которая не перестает от этого быть жестокостью.
Мне долго казалось, что эта история только для нашего, «внутригосударственного» пользования. Но в конце ноября 1999 года мне пришлось дважды играть «Комнату смеха» в Хельсинки.
На первом спектакле было почти абсолютное большинство русских, пришедших на пьесу под названием «Комната смеха», да еще с участием артиста О. Табакова в надежде повеселиться. В течение спектакля они свои намерения изменили. Но дело не в этом, а в том, что на втором спектакле среди зрителей уже было процентов шестьдесят, а то и семьдесят финнов, которые реагировали значительно острее, чем русские. Обсуждая спектакль в Финляндии, я понял, что проблематика пьесы не так локальна, как мне казалось. Интерес, проявленный к «Комнате смеха» Боннским театральным фестивалем новой европейской драматургии, также подтверждает эту мою мысль.
Во время лучших прогонов «Комнаты смеха» смех переходил во всхлипы. Очень интересно реагировали молодые. Один мой друг, ученый, наутро после спектакля позвонил мне и сказал: «Олег, я послал сегодня деньги отцу…» Может быть, это детская реакция, но очевидно, что горькая пилюля, которую представляет собой этот спектакль, вовремя выброшена нами на «фармакологический прилавок».
Я очень благодарен судьбе за то, что в этой работе она свела меня с Камой Гинкасом. Мы были знакомы и раньше, я видел его отличные работы в Хельсинки. Так же, как и его жена, Генриетта Яновская, Кама Гинкас является учеником Георгия Александровича Товстоногова, почему-то предпочитавшего самых талантливых своих учеников не оставлять при себе… Перестал я играть «Комнату смеха» потому, что после этого спектакля надо восстанавливать себя много-много дней…
Да, эмоциональная жизнь актеров необычна. В подвальном театре «охранная норма», то есть максимально допустимое количество сыгранных в месяц спектаклей, от восьми до четырнадцати, сообразно актерским категориям. «Над вымыслом слезами обливаться» через день – вовсе не простая работа. Если относиться к этому по-настоящему, то изредка все же приходится делать себе «харакири», а это процесс очень живой и очень болезненный, и релаксация после него никогда не бывает досрочной…
Весьма непростая пьеса Теннесси Уильямса «Старый квартал» требовала от режиссера Андрея Житинкина прежде всего верности пространственного решения. Сложность переплетения судеб героев очень непросто переводилась на язык театра. Поэтому местами в «Старом квартале» возникал «сумбур вместо музыки».