Минут через пять он свернул с дороги, поехал в гору и оказался в тумане. Как часто бывает с туманом над рекой, он был белым, непроглядным и лишал всяких представлений о весе и плотности. Доктору пришлось дважды останавливаться, чтобы открыть ворота. Третьи были уже приоткрыты, поэтому он проехал, не останавливаясь. Створки распахнулись и затем ударили по задней части «Ленд Ровера». Несколько испуганных овец появились и снова исчезли в тумане. Всё это время он держал большой палец на клаксоне, чтобы дровосек его слышал. Пересек еще одно поле и увидел фигуру человека, окутанного туманом и махавшего рукой так, будто протирал огромное запотевшее окно.
Когда врач добрался до него, мужчина сказал: «Он кричит без остановки. Он ужасно страдает, доктор». Позже тот человек расскажет эту историю много раз, а первый – сегодня вечером в деревне. Но на данный момент случившееся еще не стало историей. Появление врача значительно приблизило ее окончание, но у самого несчастного случая пока нет конца: раненый продолжал кричать на других мужчин, вбивавших клинья, чтобы поднять дерево.
«Боже, оставь меня одного!» Когда он прокричал «одного», доктор был уже рядом. Глаза у раненого сфокусировались, и он узнал врача. Для пострадавшего развязка была близко, это придало ему смелости, и он затих. Внезапно наступила тишина. Мужчины перестали стучать молотками, но продолжали стоять на коленях. Они посмотрели на доктора. Его руки чувствовали себя как дома на чужом теле. Даже эти новые раны, которых не было двадцать минут назад, были ему знакомы. Оказавшись рядом с мужчиной, он через несколько секунд ввел ему морфий. Собравшиеся почувствовали облегчение от присутствия доктора. Но теперь его уверенность заставляла их думать, что он стал частью трагедии: почти соучастником.
– У него был шанс, – сказал один из стоящих на коленях мужчин, – когда Гарри закричал, но он развернулся не в ту сторону.
Врач приготовил плазму для переливания. Постоянно двигаясь, он объяснял, чем должны заниматься остальные.
– Я кричал ему, – сказал Гарри, – он мог бы отойти, если бы был внимательней.
– Он бы и сам убрался, – сказал третий.
Морфий подействовал, мышцы лица раненого расслабились, глаза закрылись. Облегчение, которое он почувствовал, было настолько сильным, что распространилось и на остальных.
– Ему повезло, что он остался жив, – сказал Гарри.
– Он мог бы и сам убраться, – сказал третий.
Доктор спросил мужчин, смогут ли они сдвинуть дерево.
– Думаю, сможем, если втроем.
Никто больше не стоял на коленях. Трое лесорубов встали, им не терпелось начать. Туман всё белел и белел. Влага конденсировалась на полупустой бутылке с плазмой. Врач заметил, что из-за этого немного изменился ее цвет, став более желтым, чем обычно.
– Я хочу, чтобы вы приподняли дерево, – сказал он, – а я наложу шину на ногу.
Когда раненый почувствовал движение поднимаемого дерева, он снова застонал.
– Мы можем травмировать его еще больше, – сказал Гарри. Он увидел раздавленную ногу, напоминавшую сбитую на дороге собаку.
– Просто держите дерево, – сказал врач.
И снова доктор, которого они так хорошо знали, казался виновником катастрофы, спасая под деревом ногу, которая всё равно будет потеряна.
– Никогда бы не поверил, что вы сможете добраться так быстро, док, – сказал третий.
– Вы знаете Сонного Джо? – спросил доктор. – Он лежал под деревом двенадцать часов, прежде чем пришла помощь.
Он объяснил, как поднять раненого и положить на заднее сиденье «Ленд Ровера».
– Теперь с тобой всё будет в порядке, Джек, – сказал один из дровосеков раненому, чье лицо было таким же влажным и бледным, как туман. Третий коснулся его плеча.
Машина скорой помощи ждала у моста. Когда она отъехала, Гарри доверительно обратился к доктору:
– Он потеряет ногу, не так ли?
– Нет, не потеряет, – ответил врач.
Дровосек медленно побрел к лесу. Поднимаясь, он держал руки на бедрах. Потом пересказал другим слова доктора. Работая весь день, распиливая дерево, они снова и снова смотрели на углубление в земле, где застрял их товарищ. Опавшие листья были такими темными и влажными, что не отличались от крови. И каждый раз, бросая взгляд на это место, они думали, окажется ли доктор прав.
Женщина тридцати семи лет. В ней есть что-то от школьницы: той, что не очень сообразительна, но физически более развита, чем другие, и эта зрелость делает ее медлительной и фертильной, а не подвижной и сексуальной. В женщине есть еле видимый след этой ауры. Через два года он исчезнет. Она ухаживает за мамой, и доктор обычно посещает их дом скорее ради матери, чем дочери.